Послышался резкий звук, и прежде чем Армен его услышал, нос и щеки ему обожгла острая, пронизывающая боль, а голова откинулась назад. От неожиданного удара он попятился, но не упал, и в следующее мгновение из носа хлынула кровь, забрызгала ему грудь и закапала на пол. Армен зажал пальцами ноздри и вскинул голову.
— Как ты стоишь перед законом, баран? — рявкнул Чаркин и, ухватив Армена за руки, сильно встряхнул. — Стань, как положено!
— Ладно, Чаркин, не горячись, — мягко урезонил его пожилой. — Ночью человек быстро вспыхивает и быстро остывает, — добавил он многозначительно. — Побереги нервы, они тебе еще пригодятся.
— Я этого бродячего разбойника неоднократно предупреждал, да, видно, он никак не поймет, куда попал, — злобно осклабился Чаркин, — Думает, что приехал в отпуск к бабушке…
Пожилой слегка улыбнулся.
— А ты, Барин, — внезапно обратился он к Барину. — Ты-то что думаешь?
— Я? — опешил от неожиданности тот и хотел шагнуть вперед, но опомнился и растерянно остался стоять на месте. — Я… считаю… — он глянул на Чаркина и, встретив его острый взгляд, потупился. — Подтверждаю…
Сцепив пальцы рук, пожилой склонил голову. Воцарилась такая напряженная тишина, какая бывает только ночью. Она словно вобрала в себя все: занавеси, кожаный диван, папки на столе, зеркало, свет. Армену показалось, что он все еще сидит у стены автовокзала и переживает этот мучительный кошмар в беспокойном сне, который исчезнет, стоит ему открыть глаза. Он посмотрел на Чаркина, тот не спускал пристального взгляда с пожилого. Казалось, Чаркин тоже с трепещущим сердцем ждет его решающего слова, точно именно от этого слова зависит его дальнейшая судьба. На минуту Армен даже пожалел Чаркина… Потом понурил голову и увидел себя как бы со стороны: вот он, одинокий и беспомощный, стоит перед этими незнакомыми людьми в этой чужой стране этой поздней ночью. Сердце у него сжалось. Вся его жизнь зависит сейчас от одного-единственного слова этого человека, одного жеста, от случайной мысли, созревающей в этот миг у него в голове. Охваченный недоумением, он глубоко вздохнул. И тут же почувствовал беспокойство, точно вот-вот должен последовать новый удар, его бросят на пол и начнут топтать ногами… Армен, однако, удивленно подумал, что ему это уже безразлично: давным-давно знакомая, можно сказать, вечная история… Он поднял голову и смутился: пожилой смотрел на него не мигая. Пристальный взгляд его больших и блестящих глаз был слишком хорошо знаком. Такой взгляд сопровождал Армена всюду с того самого дня, как он оказался в этой чужой стране. И он ничего не выражал: ни добра, ни зла, ни возмущения, ни снисходительности, ни желания, ни цели, будто был сверкающе-ирреальным зеркалом, в котором возникало все, что происходило в данную минуту, и так же стремительно исчезало. Это подсказывало какой-то выход, он мог быть в одинаковой степени благоприятным или неблагоприятным. Армен осторожно отпустил голову и осмелился слегка переменить позу, перенеся опору с одной ноги на другую.
