Васил молчал. Глядел на мой красный галстук.
Верил ли он тому, что я рассказывал? Как мне было убедить его в том, что через несколько лет и он сможет стать пионером — одним из первых пионеров в Болгарии? Что пройдёт немного лет, и Георгий Димитров, отечески прижав к себе мальчика и девочку, назовёт их сентябрятами. И красные галстуки обнимут за шею всех болгарских ребятишек.
Мог ли Васко этому всему поверить? Может, ему казалось, что он разговаривает не с живым мальчишкой, а со своей сокровенной мечтой?
Мы с ним не договорили. Васко закинул за плечо свою сумку и заторопился в школу. Первый урок был закон божий, а поп, который его преподавал, был очень строгий.
— Мне до школы надо ещё успеть волов запрячь и пригнать телегу на виноградник, папа там дожидается. — Васко привязывал корзины верёвками и говорил: — Надо крепко привязывать. Когда стягиваешь — плачешь, зато развязываешь — смеёшься.
Я подумал: хорошо, что меня никто не заставляет запрягать волов. Мне бы, наверно, было легче приготовить к полёту космическую ракету.
…Кое у кого на селе начинало портиться здоровье. Тарахтенье трактора мешало им спать по ночам. От запаха машинного масла их мутило. Борозды, которые он прокладывал на кооперативном поле, причиняли им боль.
Два раза сбрасывали трактор в реку. Два раза чья-то рука его поджигала. Никак не могли разделаться с ним.
Много раз грозили трактористу, возвращавшемуся с пахоты:
— Слушай, парень! Из-за большевистского трактора как бы тебе не получить пулю в спину!
Прошла осень. А затем и снег стаял. В поле начали всходить посевы.
А на заре 22 июня 1941 года фашисты напали на Советскую страну. И началась тяжёлая война. Больше тысячи шестисот дней, больше тысячи шестисот ночей. И о каждой из них можно рассказать отдельно. О Зое и о Матросове, о Ленинграде, о партизанах и молодогвардейцах. Вой сирен заглушил колыбельные песни.
Началась большая война, у которой был огромный и страшный фронт, но не было тихого и спокойного тыла.
…Шла радиопередача. Звучали гавайские гитары, их перебил какой-то марш, два голоса о чём-то спорили.
— Тише, тихо!
Послышался спокойный голос Москвы:
«Продолжаются бои под Харьковом. Наша артиллерия сбила десять немецких самолётов. После упорных боёв наши войска оставили город Львов».
— Нельзя ли погромче? — попросил кто-то.
— Переводить не надо? — спросил Иван. Бай Владо встревоженно затянулся папиросой.
— Чего там переводить, всё ясно. Бьётся народ, за свою землю борется. Но очень уж глубоко забрались эти гады.
