С позолоченных рамок на меня по-прежнему с нескрываемым высокомерием взирали облики зверей, небрежно намалеванные красками на полотне. Свинья с серьгами в ушах. Волк — зубами щелк. Рысь с самым ехидным на свете кошачьим взглядом. Медведь — возможно, голодный. Бегемот — я, кстати, так и не знаю, в чем его отличие от гиппопотама. И наконец: в меру вшивый, в меру плешивый кот, одетый во власяницу — наверное, аскетический подвижник.
Ну и Бред с большой буквы этого слова! То, что барон Маклин был выживший из ума маразматик — давно уже понятно. Его чрезмерная страсть к животным тоже явление обычное, даже в чем-то похвальное. Но само это идиотское, ни на чем не основанное завещание: «ни в коем случае не снимать!», — непозволительный каприз, должен сказать. Даже для такой легендарной личности, как основатель Менлаувера. Ведь ко мне часто будут приходить гости, изумляться, задавать соответствующие вопросы. И что теперь: каждому объяснять историю про средневекового шизофреника, делая себя к ней непричастным?
Я пересел на другую сторону стола, повернувшись к портретам спиной и, позабыв обо всем на свете, увлекся французским рагу. После ужина, утолив голод и обретя способность бесстрастно воспринимать окружающие вещи, я по неписанному жизненному закону, который давно уже стал привычкой, прочитал несколько листов содержательного, но крайне нудного романа, и окунулся в постель… Ночь, как и предполагалось, выдалась бессонной, насыщенной мечтами и счастливыми грезами.
«Завтра я подарю ей все звезды на небосводе», — с этой мыслью наконец ко мне подкралась дремота…
* * *
Последующие дни проносились с быстротечностью сна. У времени явно отказали тормоза, и оно куда-то неслось, неслось, неслось… Сразу после обеда я садился на Винда и мчался в одном и том же направлении. Найти ее оказывалось совсем несложно, нужно было только заставить Винда подать свой голос, и Принц тут же отвечал ему дружеским ржанием. Спросите, что мы делали в диком лесу целые часы напролет? А что вообще могут делать влюбленные? Разумеется, заниматься всякими пустяками и болтать о всякой чепухе, лишь бы находиться рядом. Мы с ней подолгу бродили между задумчивых сосен или скакали наперегонки по извилистым тропам. В лесу у нее оказалось немало пернато-пушистых друзей. Она собственноручно делала какие-то кормушки для птиц. В одном дупле жила почти ручная белка, которой она каждый день приносила орехи. Еще я познакомился с пугливой ланью по кличке Каролина, на шее у нее пестрела перевязанная ленточка с несколькими бубенцами. При виде меня Каролина трусливо отбегала в сторону (ведь чуяла душу охотника!), делала круглые-прикруглые глаза и настороженно навостряла уши.
