Мне досталось и от санитаров – они оглушили меня своими текстолитовыми дубинками, а потом забросили на кровать, привязав ремнями. Помощи никто не оказал, и я хлюпал разбитым носом, пока кровотечение не остановилось. Правда – остановилось оно быстро, буквально за секунды. А ещё через час на мне не осталось никаких следов побоища, кроме засохшей крови. Зубы выросли через неделю – вытолкнув старые так, как будто это были молочные зубы.
Кавказцу досталось хуже – потом я узнал, что повредил ему сухожилие, и этот парень так и остался кривым на всю жизнь. Впрочем – о нём так никто и не пожалел. Да и кому жалеть? Нравы в палате царили практически тюремные. Дрались за матрасы, за то, кому сегодня мыть полы – мыли якобы по очереди, но те, кто был на низшей ступени социальной лестницы. Меня не трогали – после того, как я загрыз дагестанца – боялись, тем более что я во всеуслышание пообещал, что если кто-то меня тронет, я ночью порву ему глотку. Так как однажды это было сделано, все поверили.
Впрочем – через некоторое время всё устаканилось, со мной начали общаться и я перезнакомился со многими из тех, кто находился в этой палате-камере. Здесь 'отстаивались' в основном те, кого направили из военкомата на обследование – например, заявили, что у них постоянно болит голова – и те, кого привезли из воинских частей.
Это были буйные, неуправляемые парни. На службе они совершили какое-то преступление, например – избили до полусмерти, или до смерти своего сослуживца. Что делать начальству? Сейчас полетят звёздочки, только не с небес, а с погон. За плохую воспитательную работу среди личного состава. И чтобы этого звездопада не было, необходимо признать преступника психическим больным. Тогда с него и взятки гладки.
Эта практика, как я узнал, применялась постоянно. Не знаю, почему меня сунули именно в эту палату – никто за мной не наблюдал, никаких уколов или таблеток не давали – просто лежал, ел, пил, спал. Иногда парни где-то добывали спиртное, и приглашали меня выпить. Пару раз я участвовал в пьянке – чисто для того, чтобы не отделяться от коллектива, а не ради удовольствия. Оказалось, что я вообще не пьянею. Никак. На спор выпил бутылку водки, прямо из горлышка. Противно – ужас! И ни в одном глазу. Только потом часто бегал мочиться – видимо организм выводил яд.
Конечно, врачи о моих способностях не знали. А может и знали – были же среди моих 'товарищей' стукачи, уверен. Но никому не были интересны ни мои способности, ни сам Ванька Сидоров – так меня назвали. А как ещё назвать человека, не помнящего ни имени, ни фамилии? Иван Петрович Сидоров. Прошу любить и жаловать.
