А парижские собратья по ремеслу! «Ты гений, Арно! Ты новый «малый голландец»!» Я пою и кормлю их каждый вечер, и ужин неизменно переходит в завтрак, а хоть бы один поделился покупателем или предложил познакомить с надежным агентом! Только приводят друзей и любовниц на дармовое угощение, ведь после прошлогоднего успеха в Нью-Йорке все считают меня страшно богатым, модным и преуспевающим.
Сам виноват, болван, снова обругал себя Арнульф, не надо было покупать яхту и снимать со счета все до последнего. А после вчерашнего «дружеского коктейля» даже пришлось выехать из гостиницы и сегодня — просто невероятно! — мне, «модному и преуспевающему», негде ночевать. И я буду выглядеть совершенно дико, если попрошусь на постой к кому-либо из парижских знакомцев…
Что, звонить сестре и, как в юности, умолять прислать денег? Нет, зачем дергать сестру, можно взять кредит в банке. А потом? Продавать яхту? Но о двухмачтовой красавице я мечтал с детства! И теперь расстаться с ней из-за этой провальной «парижской гастроли», вернувшись домой с никому не нужными картинами?
Жалко нажитого добра и репутации, Арни? — иронично спросил он себя. Ты не был таким в юности. Тогда ты чувствовал себя вполне счастливым, если в кармане звенела пара монет на то, чтобы поужинать и угостить девчонку, а бывало и девчонки угощали тебя, когда ты сидел на мели. И ты не стеснялся отсутствия денег, потому что, если человек — художник, он уже не беден. Ты безболезненно отдавал картины за любую цену, потому что знал, что напишешь новые, еще лучше.
Может, действительно плюнуть и по дешевке отдать все этому жлобу Маршану? Ага, и он наживет состояние, ведь никто не поверит, что я отдал их ему за гроши… А если поверят? Все, моя карьера окончена. А он неизбежно наживет состояние, правда, уже после моей смерти, но наживет.
Ну, Арни, какие похоронные мысли! А вдруг и вправду мои картины не стоят ни гроша и я кончен как художник? Исписался? В тридцать два года?.. Ну хоть бы один посетитель! Я буду уговаривать, льстить, умолять купить хотя бы одну картину! За любую сумму!
Ты должен сделать это, приказал себе Арнульф, иначе тебе негде ночевать!
Над дверью зазвенел колокольчик, мелодично сообщая, что кто-то вошел. Арнульф, страстно мечтавший о посетителе, удивился: не могла же его грёза материализоваться так сразу? Однако на пороге он увидел крупный женский силуэт.
Похоже, женщина почувствовала неловкость оттого, что в зале никого нет, и не решалась войти. Какое-то мгновение она неподвижно стояла в дверном проеме на фоне яркого солнечного прямоугольника. Против света Арнульф не мог разглядеть черты ее лица. Рубенсовская корова, с усмешкой подумал он, хорошо бы у тебя оказался такой же толстый кошелек!
