— Хо-о… О! Хо-о-чу… — И вдруг поняла, что это самое длинное «о» и есть вода, и не только вода, но и все остальное — леса, океан, горы, звезды… — О-о-о!
— Ты хочешь пить?
Я открыла глаза.
Он смотрел на меня совсем по-будничному, и так же по-будничному тянул свою длинную руку к фужеру на столике. Я видела и его, и свою комнату, и разбросанную по ковру одежду, и рассыпанные персики, но в то же самое время по-прежнему чувствовала себя Вселенной и молнии во мне продолжали множиться и пульсировать.
— Выпей вина.
— Так не бывает. Невозможно пить вино и одновременно продолжать это… Но оно продолжается… Что ты делаешь со мной? Как ты это делаешь? — Наверное, я выглядела безумной, если говорила с ним, пила вино и продолжала существовать в ином измерении среди энергий и молний. — Еще, — я вернула ему пустой фужер, — еще!
Он улыбнулся, поставил фужер на столик и пальцами подтолкнул ко мне персик. Он покатился по ковру как бильярдный шар. Я подняла его, ощутив рукой бархатистость шкурки, и рукой же почувствовала, какой он внутри сочный и спелый. Но самое удивительное, что молнии и вселенная внутри меня никуда не делись даже тогда, когда я откусила от персика. Во рту был его вкус, внутри — молнии, на моей спине руки Арнульфа рисовали какой-то узор, а его губы осторожно прикасались к моей груди и шее. Значит, так и должно быть? Или он ничего не чувствует?
— Пожалуйста, скажи мне, что это?
— Персик, — ответил он. — Ты, кажется, хотела как-то особенно угостить меня персиком.
Я пристально вглядывалась в его глаза, но — то ли потому, что во мне все продолжалось, то ли потому, что для него это было обычным, — кроме летней синевы, не увидела там ничего.
— Ты чувствуешь? Тебе хорошо? — Я должна была это знать, несмотря на бушующий внутри меня первобытный процесс. — Скажи же!
Он улыбнулся, провел губами по моей руке, испачканной соком персика, я почувствовала на своей ладони его дыхание и меховое прикосновение бороды.
— Скажи! — потребовала я, понимая, что, если он не скажет сейчас, через миг я уже не смогу спрашивать ни о чем. — Ну! Я должна знать!
Он взял обе мои ладони и провел ими по своему лицу, словно умываясь, а потом, пристально глядя мне в глаза, легко прикоснулся языком к кончику каждого моего пальца.
— Говорить не нужно. Все правильно. Единственная, дикая, прекрасная…
