— Врешь?
— Конечно, вру, — с легкостью согласился он. — Родители у меня и поют и танцуют хорошо, вот и нахватался. А в то, что я учился танцевать бальные танцы, ты не веришь?
— Видишь ли, я была знакома с двумя такими молодыми людьми. Ты на них совершенно не похож.
Тут уж вздрогнула я.
Алексей засмеялся:
— Голубые, что ли? То-то ты их не жалуешь.
— А вот и не угадал. Я дружила с ними, Игорь прекрасно играл в шахматы, и мы выступали за институтскую команду, а Эдик знал пять европейских языков. Сейчас они оба живут и работают в Гааге.
Алексей пригорюнился:
— А я и русский-то со словарем, и шахматам нарды предпочитаю. И в других грехах могу покаяться.
Лина привстала и поцеловала его, торжественно заявив:
— Зато у тебя есть другие очевидные достоинства.
Игорь спросил:
— Кстати, где ты так здорово научился играть в нарды? Тебе нужно играть с Мироном, он у нас чемпион.
Алексей с неохотой ответил:
— После училища я служил на южной границе, там и приохотился.
Вскоре объявили начало огненной феерии, попросту фейерверка, и мы вышли на веранду, окружавшую ресторан. Свет везде потушили. Плотная темнота окружала нас. Зрелище было красивым: организаторы разместились где-то гораздо ниже нас, в ущелье, и огненные всполохи и взрывы происходили совсем рядом с верандой, ярким неоновым светом освещая все вокруг. Алексей и Игорь с сигаретами отошли в сторону, а мы с ииной стояли, облокотившись на балюстраду.
Заметив, что мне холодно в тонком платье, она расстегнула крючки меховой накидки и обняла меня сзади, прижавшись всем телом, полами накидки прикрывая спереди. Мы молчали, я — от неожиданности, она — любуясь мерцанием в темном небе. Так прошло несколько минут. Я разорвала кольцо ее рук и высвободилась. Лина недоуменно посмотрела на меня.
— Ты что? Тебе неудобно? Иди ко мне, глупая, — позвала она.
Я отодвинулась от нее еще дальше. Завтра мы с Игорем уезжаем, не стоит ничего выяснять, уговаривала я себя, но ее последние слова сняли заслоны, и плотина рухнула. Я протянула руку к ее лицу, и в полной темноте погладила ее кожу.
— Ты не понимаешь, что говоришь. Я люблю тебя. И не надо говорить мне, что ты тоже любишь меня, это совсем другое. Это мое горе и мое счастье, я создана так и ничего с этим поделать не могу.
Она молчала, а я с горечью добавила:
— Извини, если тебе это противно. Я не хотела подглядывать, когда ты переодевалась, я не хочу и сейчас пользоваться твоим неведением и красть твои объятия. У нас с тобой разный обмен веществ, как если бы я была марсианкой, тебе не понять моих чувств.
