«И поделом!»
Я думаю, следовало бы дедушке и его дружку Витковскому хорошенько надрать уши.
«Однако нет худа без добра: наша глупая выходка показала, что обе стороны не дремлют и бдительно охраняют занимаемые позиции».
«Итак, 30 ноября 1857 года движение наше началось до рассвета. Шли молча, спотыкаясь по неровностям местности. С восходом солнца мы вышли на поляну и построились в ротные колонны, выслав вперед с правой стороны застрельщиков со штуцерами».
«Сперва выстрелы были нечастые, но дальше, когда наши стрелки, поравнявшись с крайними саклями, стали поджигать их имеющимися в роте скоропалительными трубками, стрельба усилилась, загремели и наши пушки».
Что это за скоропалительные трубки? Я думаю, это были картонные пороховые ракеты на палках, которые пускали по горским деревням для того, чтобы поджигать сакли.
«Идя в колонне, повернувшей налево, я оказался сбоку левого фланга, на виду леса, где шла перестрелка».
«…привозили раненых, которых, перевязав на скорую руку, клали в лазаретные фургоны с красными крестами…»
«Идя вперед и ведя стрельбу, я вдруг почувствовал, как одна пуля ударила в правый каблук моего сапога, так что я как-то невольно дернул ногу вперед и чуть не упал. Через несколько минут другая пуля ударила в мой меховой воротник сзади. Я схватился руками за затылок. Видя это, взводный унтер-офицер Сердюков, старый, седой николаевский солдат в бескозырке блином, сказал:
— Видно, ваше благородие, вас сегодня убьют, недаром ни одна пуля не летит мимо.
— Ничего, братец, — бодро сказал я, — авось помилует! — А у самого сердце так и сжалось».
«Через несколько минут третья шальная пуля с левой стороны угодила в воротник».
Одна секунда, один шаг вперед — и не было бы ни дедушки, ни бабушки, ни мамы, ни меня самого, ни моего младшего брата Жени в этом чудесном, загадочном, непознаваемом мире.
Не могу себе этого представить.
«В то время загремели наши пушки и усилилась стрельба в цепи. Это отогнало горцев, и пули перестали залетать в роту…»
(Что, прибавлю я, сохранило в этом мире дедушку, и бабушку, и маму, и меня, и Женю…)
«В 12 часов, благополучно миновав открытую местность, отряд стал на привал отдохнуть и поесть сухарей».
Пока дедушка, сидя у походного костра, ест сухари, размачивая их в котелке с кипятком, и, сняв сапог, рассматривает каблук, сбитый черкесской пулей, мне вспоминается одна ночь, когда я, подобно дедушке, скатился кубарем с небольшой высотки под Сморгонью.
