— Красиво. А запах какой! Почти как дома.
По лицу тети Рут пробежала тень.
— Пойдем в комнату, — сказала она. — Выпьем чаю.
— Ты садись, я сама приготовлю.
Тетя села на резной стул, обитый зеленым бархатом — когда-то он стоял в ее доме, в библиотеке, возле патефона, — а я пошла на кухню.
— «Эрл грей» в среднем шкафчике, сверху, — крикнула она мне вслед, — сахар стоит слева, а чашки — в нижнем шкафчике справа. И еще английский кекс захвати, он в духовке. Далья мне принесла, в пятницу, чтобы было чем гостей попотчевать, когда мы в карты играем.
Я нарезала кекс, поставила на стол фарфоровые чашки в цветочек, разлила чай и присела на коричневый бархатный диван.
Красный ковер с оленями.
Картины Гутмана, Бергнера и Леванона.
Статуэтка обнаженной женщины в позе лотоса.
Деревянная плошка с орехами.
Посеребренные щипцы для орехов.
Корзиночка с мандаринами.
Семейная кровать, застланная лоскутным покрывалом.
Маленький розовый коврик.
Зеркало у входа. Резная рама в форме виноградной лозы.
Фотографии дяди Мони и загорелого улыбающегося Ури на этажерке. Дядя Моня в шортах. Ури в военной форме.
Как ей удалось вместить весь свой огромный дом в комнату, в которой всего тридцать квадратных метров?
— Вы все еще играете по пятницам в бридж?
— Раз в две недели. Чаще им трудно. Один болеет, другая сломала берцовую кость. Старые мы.
— А ты, конечно, заколдовываешь карты глазами и срываешь весь банк?
— Нет, — засмеялась она, — видно, когда меня парализовало, я эту способность сразу утратила. А теперь они пользуются этим, чтобы вернуть все деньги, которые проигрывали мне раньше. — И вдруг заплакала. — Ну, сама посуди, разве же это жизнь? Каждый раз перед сном я молю Бога, чтобы утром он не дал мне проснуться.
Она вытащила из-под ремешка часов на парализованной руке бумажную салфетку и высморкалась.
— По-моему, этот Бог — преотвратнейший тип.
Я встала с дивана, подошла к ней, обняла за плечи и вспомнила, как два года назад, за несколько месяцев до инсульта, на свадьбе ее внучки Айялы Яир спросил:
— Тетя Рут, а когда вы в последний раз танцевали?
Она явно была приятно удивлена.
— Вообще-то, — сказала она, — я и сейчас иногда танцую. Перед зеркалом. Когда никто не видит, конечно.
— А со мной потанцуете? — спросил Яир и протянул ей руку.
Они вышли на площадку и стали танцевать. Сначала вальс, потом танго. Я сидела, осторожно трогала свой живот, в котором зрела новая жизнь, и смотрела на них, как завороженная. Они были словно созданы друг для друга. Седая голова тети Рут прекрасно смотрелась на фоне черного пиджака, который мы купили в Париже. Время от времени Яир поглядывал на меня, и я видела, что глаза у него сияют. «Смотри на нее хорошенько и запоминай, — сказала я себе тогда. — Возможно, это ее последний танец».
