— Да, — вздыхает тетя Рут, — был такой. Лорд Партридж. Мы познакомились с ним в кафе «Панорама». Танцевал он, правда, плохо, но один раз взял меня с собой в казино в Бат-Галим, и этот вечер я не забуду никогда. Мы играли в рулетку. Я все время смотрела на маленький серебряный шарик и чувствовала, что он словно раскаляется под моим взглядом. Мне казалось, что мой взгляд как будто вращает его и направляет прямо на нужную цифру. Все присутствующие в казино — англичане, арабы и евреи — сгрудились вокруг нашего стола, и три религии словно слились в одну, общую. Лицо у меня пылало, а сердце билось так сильно, словно я танцую или влюбилась. В ту ночь мы выиграли кучу денег. Когда мы вышли из казино, уже начинало светать, и лорд был совершенно пьян. Было очевидно, что он влюбился в меня по уши. Кстати, уши у него торчали точь-в-точь как у принца Чарльза. Мы пошли на берег моря. Лорд, как был в своем дорогом костюме, встал на колени, прямо на песок, и стал умолять меня выйти за него замуж. Поедем, говорит, со мной в Англию, будешь жить, как королева, делать тебе ничего не придется — будешь только ходить со мной на скачки и пристально смотреть на нужную лошадь. Но я решила поставить на Мони…
Этот рассказ я слышала в исполнении тети Рут много раз, и, дойдя до этого места, она всегда тяжело вздыхала. Я знала, что она очень тоскует по своему мужу, Мони. Он умер от сердечного приступа, когда мне было три года. «Прямо как мать Саманты, колдунья Эндора, — думала я тогда. — На неживые предметы воздействовать умеет, а смерть победить не способна».
На этом рассказ тети Рут обычно заканчивался, и я знала, что скоро мы пойдем домой.
Я все еще шла по улице Дерех-а-Ям. В лицо дул холодный ветер, руки заледенели, и я вдруг вспомнила то лето, когда мне было семь лет. Мама с папой уехали в отпуск, и я переселилась к тете Рут. По утрам мы ходили с ней на море — на пляж «Кармель» или на «Тихий берег», — сидели у воды и строили из мокрого песка «ледяные» дворцы Снежной Королевы, а после обеда отправлялись в зоосад возле парка Матерей и кормили бабуинов арахисом и бананами. Морды у бабуинов были страшно надменные, и тетя Рут обожала их передразнивать. Стоя возле вольера, она корчила смешные рожи и говорила, что бабуины напоминают ей английских судей в белых париках. Однажды мы видели, как двое этих «судей» совокуплялись в углу клетки, а третий, более молодой «судья», с любопытством за ними наблюдал. Время от времени он почесывался, выковыривал из шкуры блох и засовывал их в рот. Точь-в-точь как зритель в кинотеатре, поедающий поп-корн. Тетю Рут эта сценка очень насмешила. Она объяснила мне, что у некоторых пород обезьян молодые особи обучаются основам жизни, подражая своим родителям или другим взрослым обезьянам. Я готова была смотреть на них вечно. Особенно мне нравились бабуины-матери, на животах у которых, будто приклеенные, сидели детеныши, но тетя Рут уже нетерпеливо тянула меня за руку к бассейну с фламинго. Они стояли на одной ноге, разглядывали свое отражение в воде и кокетливо трясли розовыми балетными пачками. Передразнивая их, тетя Рут тоже вставала на одну ногу. Потом мы шли к клетке с марабу. Возле нее тетя Рут втягивала голову в плечи, утыкалась подбородком в грудь, превращаясь в какую-то странную птицу без шеи, и начинала стрелять глазами по сторонам. Затем мы садились на лавочку, и она доставала из сумочки посыпанные кунжутом булки с брынзой. Один раз, когда мы сидели на лавочке и ели, она дотронулась до моей руки, показала пальцем на марабу и сказала:
