— Ты не находишь мои объятия слишком крепкими, дорогая моя? Это так прекрасно, так легко любить, когда на твою любовь отвечают взаимностью.
Когда Клэр наконец оторвалась от его губ, его глаза были затуманены и он нежно улыбался.
Она прижалась плечом к его уверенной, сильной фигуре.
— Ты был со мной зверски жесток во дворе прошлым вечером.
— У меня не было другого выбора. Когда я спустился к тебе, освещенной светом фонарей, мне так захотелось обнять тебя, погрузиться в золото твоих волос, нежную мягкость твоих губ. Но в это время ты смотрела на Николаса, и мне показалось, что я этого не выдержу. Как это было возможно, спрашивал я самого себя, так любить и так страстно ненавидеть в одно и то же время?
— Мануэль, прости меня, но ведь я тебе не понравилась с самого первого дня нашего знакомства.
У него на лице, когда он посмотрел на нее сверху вниз, появилось сосредоточенное и одновременно странное выражение.
— Это было нечто гораздо более сильное и более опасное, чем неприязнь, дитя мое. Я хотел, чтобы вообще тебя не было в моей жизни… дабы избежать пути соблазна. Видишь ли, я всегда думал, что никогда не женюсь. На то были свои причины.
Он остановился, чтобы перевести дух, и она воспользовалась этим, произнеся:
— Николас открыл мне одну из них. Ты был убежден, что в мире не существует женщины, которая смогла бы тебя полюбить ради тебя самого.
— О! Ты все еще продолжаешь прибегать к романтической фразеологии, — поддразнил он ее. — Но это верно. Я встречал столько женщин, но ни одна из них не заставила учащенно забиться мой пульс. Я, конечно, мог жениться, но рядом не оказалось никого, перед кем бы я благоговел и кем бы желал обладать: оба эти качества необходимы в браке. Потом ты прилетела на Святую Катарину, и, кажется, я почувствовал это — все сразу!
Короткое мирное вступление было закончено. Его голос вновь завибрировал, а руки более властно прижимали ее к своей груди.
— Клянусь, ты поколебала все мои убеждения!
Клэр прижалась щекой к его руке, лежавшей у нее на плече.
— Ты был тогда так со мной мил, когда вернулся из Синтры.
Он грустно усмехнулся.
— Я бы мог быть еще нежнее. Я решил, что ты должна стать моей, что я не стану ревновать тебя к Николасу! — он покачал головой. — Это оказалось безнадежным. Я мог запретить тебе заходить в его бунгало, но я не мог запретить встречаться в других местах.
Мягко она ответила ему:
— Но был еще один способ. Ты бы мог сказать, что любишь меня.
