– Не поняла, ты, что наезжаешь на меня?
– Да я тебе щас финансовая душонка, всю жопу напинаю, ты что охренела, нюх тотально потеряла? Ты давно не в ГНИ, ты на войне, и ты тут военнослужащий. Ты обязана выполнять приказы, а ты тут самодеятельность устроила. Почему полковник не в курсе. Какого хрена я должен тебя искать, переживать и мучаться. ИДЕТ война, понимаешь чудо недоделанное.
Но тут, хитрая жопастая бестия, обняла и закрыла рот поцелуем, умеют женщины уходить от разборок блин, потом мне было уже не до разборок. А потом пошли спать.
9 июля 1941 года где то в Белоруссии (точнее в 50-70 км от Брестской крепости)
Просыпаюсь, рядом Маша лежит, мы в шалаше, лето ведь, а с милой рай в шалаше (и в Куршавеле говорят с милой рай, не знаю, не был, ни с, ни без). Раз я проснулся раньше значит ее, значит теперь, моя очередь удивлять, и я скачу на поляну, цветов насобирать. Маня прочухается, а у фейса букет. Насобирал, конечно, не орхидеи, но главное от чистого сердца, бесшумно ступая (как мне кажется) подношу цветы к ложу нашему (кусок тента, под ним сено, сам вчера с бюссинга срезал, ну который спалили). Кладу букет у лица, она дрыхнет так неслабо и от нее вибрация как от нокия 3310 (уже не все, помнят наверно, данный агрегат).
Беру сенинку (по аналогии с соломинкой) и щекочу ноздрю Машундры, богатырский чих, и Маняндра открывает глазыньки. Рыльце пока бессмысленное, она смотрит вокруг, пытается осмыслить, что, как и что за веник рядом.
– Проснулось чумо великое, – говорю я и взяв букет протягиваю ей, она вдыхает запах и говорит:
– Медом пахнет.
– Чурбалайф ты Маня, пахнет моей любовью к тебе, а тебе бы все пожрать, да послаще.
– Спасибо милый говорит она, – и упорхнула на занятье мордомывством. Ну и я потянулся за ней, накинув на шею полотешко (как циркач удава). Отмыв рыла от сна, и переживаний вчерашнего дня, вспоминаю, что эта чувырла, вчера самовольно покинула часть, и взвод пацанов с собой забрала, типа свиту.
– Послушай меня милая, и мотай на ус, блин у тя с усами напряг, на бровь мотай тогда. Если еще раз повторится твоя анархо-бабцовая выходка, пеняй на себя, даже если полковник простит, я не прощу. И попу твою, которую природа наполовину поделила, до конца располовиню, ясен хрен?
Нагло смотря на меня, Машундра кладет полотенце на голову и отдавая рукой честь говорит:
– Слушаюсь товарищ комиссар дивизии, или вы уже дивизионный комиссар?
Шлепаю это чудо чуть выше ног, ну в ту часть тела без которого сидеть фигвам, и она виляя тем самым, скачет в шалаш. Забегаю за ней, как же оторвать взгляд от попы, я ж не целибатная душа, мне можно. Там по сложившемуся ритуалу, делаем пробежки, и как хорошие спортсмены "пробегаем" два круга по 5 км.
