— Чудо Алька, — спрашивает племянница, — вам еще не успел надоесть дядя Ваня?
Алечка бросает на меня один из тех взглядов, про которые говорили наши солдаты: «Как взглянет, то рублем подарит».
— Мой Заинька все время ютится ко мне… а к кому же другому?.. Ведь теперь нас только двое. Ему грустно расставаться со своими.
— А вам?
— Я ведь так привыкла ко всем его родным. Но с Заинькой мне не будет так жутко. Вдвоем с ним мы не скучали ни минуты. Вчера он прочел мне свое прощальное стихотворение. Хотите послушать?
… Громко засвистали птицы,
Зазвенело все вокруг,
Соловьи, щеглы, синицы.
Собираются на юг…
За деревней, у дороги,
Что-то много журавлей,
Важно выпрямляя ноги,
Маршируют средь полей.
Вдруг поднялись, закричали
И помчались к облакам…
Вон мелькнули и пропали —
Милый друг, пора и нам!
В добрый час!
Друзья, прощайте!
Мы собрались в дальний путь.
Лихом нас не поминайте,
Пожелайте что-нибудь.
Будет время — воротится
Лучезарная весна
И пернатых вереницы
Приведет сюда она.
Закричат под небесами
Журавли, как в этот час…
Нас тогда не будет с вами —
Вспоминайте же о нас…
— Ну, а теперь присядем перед дорогой, — говорит пала. В добрый час, счастливого пути! На его глазах блестят слезы…
Милые горы, снова я с вами,
Радуйся, славный Кавказ!
Будешь гордиться своими сынами,
Снова услышишь о нас.
Сбор узденей
«…Река Волга, река Волга, река Волга», — выстукивают колеса поезда по длинному мосту, под которым внизу, в полумраке северной ночи блестит широкая полоса реки. Алечка просыпается… Утром мы уже будем в Москве. А вчера ее отуманенные глазки прощались с исчезавшими одна за другою вершинами Пулкова и других дорогих и знакомых с детства высот. Вспоминаются слова «Майской Королевы» Теннисона[85]:
Я с лучами заката простилась, я глядела, как гаснут они,
Унося мои детские годы, унося мои лучшие дни…
Бывало, Кавказ казался мне символом свободы и радости. Я ехал туда с жаждой чудных, незабываемых впечатлений — теперь казалось, нас ждала там ссылка, неволя.
Но вот мы уже в купе владикавказской железной дороги, проскочили Вязьму с ее пряниками, проходим Воронеж и Лыски на Дону с их белыми мазанками. Кругом степи, бурые, пожелтевшие, уже виднеются сторожевые курганы. и, наконец, знакомые силуэты Бештау и Машука… Гор еще не видно, но вот перед закатом на горизонте вырисовываются их легкие воздушные очертания, так удивительно похожие на гряды низких облаков.
Там, у подножия, скрывается мой любимый Владикавказ, но мы сворачиваем на восток и несемся к берегам Каспия.
