Занимался рассвет. От бессонной ночи лицо Йожи заметно осунулось. Глаза покраснели и ввалились.
— Давно вы здесь сидите, мама?
— Я заходила к Илуш. А от нее — прямо сюда.
— И с тех пор так и дожидаетесь?
— Присела на скамейку и заснула.
— И вы еще просите снотворное? — Йожи рассмеялся. — Хороша бессонница, если человек способен уснуть, сидя на жесткой скамейке!
Зять покачал головой и опять направился в операционную. Потом вышел оттуда с трубочкой снотворного, Орбан поблагодарила.
— Вы видели когда-нибудь человека, который засыпает на ходу? — спросил Йожи, двумя пальцами массируя лоб.
— Я верю, что ты устал, мой мальчик.
— Тогда хоть посочувствуйте мне.
— Сочувствую тебе, сынок.
— Теперь поцелуйте меня. — Он подставил щеку.
Она чмокнула его в щеку и пошла к выходу. Йожи окликнул ее:
— Случилось что-нибудь, мама?
Она отрицательно качнула головой. Йожи, хотя сам от усталости валился с ног, поспешил догнать ее.
— Дайте-ка я на вас взгляну, мама.
— Чего на меня глядеть?
— Что-то вы бледны немного.
— Не бледнее, чем всегда.
— А отчего у вас бессонница?
— Оттого, что не спится.
— Однако здесь, на жесткой скамейке, вы заснули?
— Вздремнула просто.
— Вы не больны?
— Нет.
— И с вами ничего не случилось?
— Абсолютно ничего.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Ну, хорошо, — сказал Йожи. — Обождите минуту. Дайте-ка мне обратно это снотворное.
Он унес в операционную трубочку со снотворным и взамен дал Орбан другое.
— Это средство намного сильнее, — сказал он.
— Спасибо тебе большое.
Она спустилась по лестнице. Светало. Кроны деревьев проступали из тумана — легкой утренней дымки бабьего лета.
Улицы были точно вымершие. Ни машин нигде и ни единого человека. В такой час площади кажутся шире, улицы длиннее, а все дома — выше. Орбан — единственная живая частица безлюдного города — походила скорее на мелкий, вслепую катящийся неодушевленный предмет, нежели на человека. И кругом — ни звука, только шарканье ее домашних туфель.
Весь дом еще спал, но парадное было уже открыто.
На цыпочках она пробралась к себе в комнату, чтобы не потревожить спящих соседей.
Села на кушетку, потерла спину, все еще ноющую после сна на жесткой скамейке.
Затем встала и, стараясь не поднимать шума, принялась разбирать и приводить в порядок свои вещи. Долго искала, куда бы положить пустую кофейную банку, будто очень важно было, где эта жестянка потом очутится.
Рядом с кушеткой стоял стакан воды, приготовленный на ночь.
Орбан села на кушетку, ссыпала в стакан таблетки снотворного, подождала, пока они постепенно растворились в воде, потом помешала в стакане пальцем, отчего вода вспенилась пузырьками и превратилась в густую белую жидкость, похожую на молоко.
