— Какое решение?
— Не подходи ко мне! Единственное, что мне хотелось бы знать, детка: чего ты, собственно, добиваешься от Виктора?
Воздух был спертый, как в гробнице фараонов. По стенам были развешаны серые, пропыленные лавровые венки и выгоревшие трехцветные ленты; казалось, достаточно одного прикосновения, чтобы они рассыпались во прах. Орбан отступила. Сделала глубокий вдох.
— Я люблю его, — сказала она.
— Ненормальная! — заключила Аделаида Чермлени-Брукнер.
— Будь добра, Адика, не говори со мной в таком тоне.
— Сколько бишь тебе лет, деточка?
— Шестьдесят два будет.
— Ах, будет? — Бывшая певица, а ныне пенсионерка, потрясла своим туристским посохом. — Тебе, дорогая моя, хотелось бы выдать желаемое за действительное. Будто я не помню, что ты с тысяча восемьсот девяносто девятого года! Кстати, что у тебя на ногах, туфли или тапочки?
— Тапочки.
— Ну, вот мы и дома! В туфли она втиснуться не может, а явиться сюда и задурить голову бедному парню — это пожалуйста… И всегда ты была такая! Хлебом ее не корми, только дай взбаламутить людей, потрепать им нервы!
— Мне бы хоть десять минут поговорить с ним, Адика.
— Если ты действительно любишь Виктора, не становись ему поперек дороги.
— Ну, хотя бы пять минут.
— Хочешь разрушить его счастье? И не притворяйся, будто тебе ничего не известно.
— Что мне должно быть известно?
— Так они тебе ничего не сказали?
— Кто?
— Дети.
— Какие дети? О чем мне должны были сказать?
— Что они решили пожениться.
Орбан стало нечем дышать. Воздух в комнате сделался тягучим и вязким, как плавленый сыр.
— Ах, об этом? Как же, сказали! — выдавила она из себя между двумя судорожными вдохами.
— Возможно, тебе это неприятно слышать, но я лично очень довольна таким оборотом дела. Твоя подруга — во всем тебе противоположность: она и сама женщина спокойная, и на других действует успокаивающе. Прошу тебя, не подходи ко мне!
— Все равно я хочу…
— Чего ты хочешь?
— Поговорить с Виктором в последний раз. Я имею право на это.
— Но его нет дома.
— Я слышу его сопение.
— Тебе послышалось.
— Можно я загляну к нему в комнату?
— Они ушли покупать электрогрелку.
— Так я могу пройти к нему?
— Ты что, не веришь мне на слово?
Орбан прошла в комнату Виктора. Там не было ни души. На раздвижной тахте, застланной вытертым плюшевым покрывалом, лежала гигантских размеров пижама. При виде ее вдове Орбан пришлось ухватиться за спинку тахты, чтобы не упасть.
— Тебе дурно? — спросила Аделаида Чермлени-Брукнер.
