— Ни до замужества, ни после?
— Никогда.
— Но не отвечала ему отказом?
— Ответить можно, когда тебя спрашивают. А Виктор зря слов не тратит. Кровь ударяет ему в голову, лицо становится пунцовое, и руки у него сами так к тебе и тянутся. И словно бы рук этих не одна пара, а несколько. Точно щупальца у спрута…
— Точно у спрута! Верно подмечено! Я испытала то же самое.
— Что значит — «то же самое»?
— До сих пор, как вспомню, так мороз по коже!..
— Выражайся яснее.
— Ах, ты не поверишь… Он меня тискал!
— Где же это?
— В такси.
— И за какие же места он тебя тискал?
— Точь-в-точь как ты сказала: всеми восемью щупальцами одновременно и везде, где только можно…
— Бедняжка!.. И как же ты вытерпела?
— Я была сама не своя. Онемела, забилась в угол и дрожала всем телом. Таксист несколько раз оглядывался на нас.
— Не говорила ли ты ему чего о «Мейстерзингерах»?
— В тот момент я не могла бы даже сказать, как меня зовут.
— Я к тому, что, когда с ним заговаривают о музыке, он выходит из себя.
— У меня и в мыслях не было выводить его из себя!
— Прошу тебя, Паула, успокойся.
— Не могу. Ощущение такое, будто я вся искусана бешеным псом.
— Попытайся заснуть.
— Мне страшно… А вдруг он ворвется и снова набросится на меня? Не то что спать, я глаз сомкнуть не решаюсь.
— Прими снотворное.
— Давай больше никогда не говорить о нем.
— Это я тебе обещаю.
— Даже имени его не упоминай!
— Не беспокойся, не стану.
— Мне до того страшно, что я не решаюсь вынуть свою вставную челюсть.
— Ну, так и не вынимай ее.
— Тогда я заснуть не смогу.
— Прими снотворное.
— Разве что со снотворным…
Гармиш-Партенкирхен
Миши обижен на меня. Это случилось впервые, и мне очень грустно.
А предыстория такова, что шестнадцать лет назад, на мюнхенском аэродроме он встретил меня словами: «Мама, я выполню все, что бы вы ни пожелали. От вас же прошу одного: держитесь подальше от наших соотечественников. Все годы, что я живу на Западе, я не общаюсь ни с кем из здешних венгров, а письма оттуда оставляю без ответа». — «За меня можешь быть спокоен, сын мой», — вот все, что я сказала.
И вот теперь, когда он возвратился из Баден-Бадена на два дня раньше срока, я как раз принимала у себя одну венгерскую чету; мы пили чай на террасе. Муж на родине был ветеринаром и здесь тоже работает по специальности. Он из очень хорошей семьи, широкообразованный молодой человек с безукоризненными манерами. Время от времени они с женой наносят визиты всем венгерским семьям в округе, но какое удовольствие они находят в обществе старой развалины вроде меня, право, не понимаю. Миши, заслышав венгерскую речь, сразу помрачнел. «Мы тут беседовали о наших общих знакомых…» — в растерянности попыталась я оправдаться. Миши кивнул головой, однако даже не счел нужным представиться. «Желаю приятного времяпрепровождения, мама», — сказал он и прошел в дом.
