— Тебе не хочется говорить об этом?
— О чем?
— Что именно тебя в нем отпугивало?
— Его необузданность. Вернее, ненасытная страстность. Он делался невменяемым, стоило ему только увидеть…
— Что увидеть?
— Мою грудь.
— У тебя была красивая грудь?
— Да, очень.
— Тогда в моде была большая грудь.
— Моя казалась большой по контрасту с осиной талией.
— Ты носила корсет?
— Один-единственный раз надела, и он мне тут же закатил сцену. «Женская грудь — это моя слабость. И если еще когда-нибудь увижу на вас этот безобразный панцирь, то сорву его прямо посреди улицы».
— Чудовищно! Весь человек в одной фразе! Пожалуй, он действительно способен был это сделать.
— Вполне способен. Стоило ему заметить легкое колыхание блузки, и он себя не помнил: лицо его багровело, рука как бы сама тянулась к моей груди. Ну, а уж если он был рядом, когда я шла по лестнице!.. Однажды он точно дикарь набросился на меня.
— Где это случилось?
— В Музыкальной академии на парадной лестнице.
— На глазах у всех?
— К счастью, в тот момент поблизости никого не было.
— И что он делал в таких случаях?
— Да ничего особенного.
— Ты, наверное, со стыда сгорала?
— Вовсе нет. Он лишь приник лицом.
— Как это?
— Спрятал лицо свое у меня на груди.
— А что потом?
— Покачивался и тихонько напевал, как бы убаюкивал себя.
— Напевал? И что же он пел?
— Просто тянул какую-то мелодию.
— Вот скотина! И ты терпела?
— Я не могла ему противиться.
— А что произошло, когда ты вышла замуж?
— Что должно было произойти, по-твоему?
— Ты порвала с ним?
— Порвать с ним невозможно. Он стал приходить к нам на ужины. Мой покойный Бела души в нем не чаял, бедняга, а Виктор на каждое свое выступление присылал нам билеты в ложу.
— Твой муж тоже любил музыку?
— Нет, но ради меня он был готов на все. Купит, бывало, конфет, а как поднимут занавес, он изо всех сил пытается изобразить жгучую заинтересованность. Правда, во время сольных партий он, как правило, шуршал конфетными обертками, и меня это совершенно выводило из себя. «Перестаньте вы, наконец, шуршать этими проклятыми бумажками, единственный мой», — шипела я.
— Он что, назло тебе старался шуршать?
— Нет, конечно.
— И так-таки ни о чем не догадывался?
— Трудно сказать. Знаю лишь, что Виктора он уважал, меня он любил и ни разу ни словом не обмолвился на наш счет…
— А ты?
— Я тоже любила своего мужа.
— Разве не Виктора?
— К чему ворошить прошлое?
— Иначе и я не решусь открыть тебе всю правду.
— Ладно, будь по-твоему: я не любила Виктора.
