— Опять мираж?
Что-то подобное говорит и делает каждый, чей путь пролегает через пески. Те, кто проходит джунгли или тайгу, подозревают во мне какого-нибудь местного людоеда или шамана, тут же обещают насобирать кучу мухоморов и раздобыть свежий скальп гориллы — лишь бы я вывел их «отсюда». Попавшие ко мне по морю спрашивают, давно ли я потерпел кораблекрушение. Еще бывают горцы — те норовят возвести меня в ранг божества, падают на колени и творят прочие непотребства. У другого бы нервы давно отказали, а меня спасает трубочка. И еще — дымные кольца; я выпускаю их, а вместе с ними уходят злость и раздражение, остается лишь сострадание к путникам.
— Нет, не мираж, — ответил я. — Проходи, гостем будешь.
Он по-ребячьи хлюпнул носом, провел пыльным рукавом по щеке.
— Правда?
— Правда, правда, — прокряхтел я, подымаясь с крыльца.
Годы берут свое, и спина все чаще и чаще не желает мне подчиняться, напоминая треснувшую еловую доску… Да ладно, нужно позаботиться о госте, а не жалеть себя.
Я провел его в избушку, усадил за стол и велел ждать. Пока растапливал печь, он удивленно оглядывался, не понимая, откуда я взял в пустыне столько всяких трав и ягод.
Когда печка нагрелась, я сунул в ее пасть горшок с кашей и еще один — с бульоном, а сам отворил другую дверцу и указал гостю: прошу, мол. Он прошаркал через всю комнату и ошарашенным взглядом посмотрел сначала на сад, что был за дверцей, потом — на меня, потом — снова на сад.
— Это все… откуда? — спросил он хриплым от волнения голосом.
— Не знаю, — откровенно признался я. — Всегда здесь было.
Он никак не решался шагнуть через порог наружу, и пришлось легонько подтолкнуть. Гость вышел в сад и снова застыл.
— Боже, как такое может быть?.. — прошептал он. — Деревья, листья. Яблоки, виноград — посреди пустыни.
— Там еще и озерцо есть, — сообщил я, попыхивая трубочкой. — Ступай, искупайся. Устал ведь небось? Дорога неблизкая.
— Да, — растерянно произнес он. — Да, дорога… неблизкая.
И пошел неуверенными шагами к озеру, пригибаясь, когда перед ним возникала вдруг какая-нибудь ветка. Они все так: не отводят их руками, а именно пригибаются, словно боятся прикоснуться, словно опасаются, что от этого всё исчезнет и они опять окажутся там, откуда пришли: в пустыне, в горах, в море, посреди дикого леса или где-нибудь еще. Я наблюдал за ним, прислонившись к дверному косяку, и мерно выпускал к небесам колечки. Потом развернулся и пошел в дом — не хватало еще, чтобы подгорела каша.
