Девушки молчали. Ответов они не находили, и всё чаще стали переглядываться между собой, стараясь не встречаться со мной взглядами.
Первой решилась Надя.
— Их много. Мы не можем.
— Много значит. Ну, ну. А кто здесь хозяин?
— Ты, — встрепенулись три девицы.
Тьфу, на них. Дурами были, дурами и остались.
— Доспех сюда волоките…
И опять тишина.
— Не понял? Надя, я слушаю.
— Они его взяли.
— Кто они?
— Немо и Омум. Они сказали, что тебе это больше не пригодится.
— Кто сказал? Немо или этот… как его…?
— Омум.
— Понятно.
Всё встало на свои места. Пришло «большинство», и решило подмять под себя меньшинство. И на то, что вы спасли их шкуры, сэр, им глубоко начхать. Право сильного диктует здесь совсем другие законы, а не те к которым вы привыкли.
— Почему вы не сними?
— Есть плёх… — проговорила Ева, и посмотрела на меня жалобными глазами. — Лазить на…, — она раздвинула ноги, бесстыже выставив напоказ женскую достопримеча-тельность, окружённую ссадинами и сплошным синяком.
— И меня тоже, — наклонила низко голову Надя.
У меня зашевелились волосы, а на глаза упала розовая пелена. Первобытный вой вырвался из меня наружу. Я выл, выворачивая от натуги голосовые связки, до полного исступления. Где-то далеко в степи, мне ответил одинокий саблезубый волк, и его одинокую песню подхватили степные псы. Девушки в испуге отшатнулись от меня, и шарахнулись в разные стороны.
— Одежду мою тоже себе забрали? — просипел я сорванным голосом.
— Нет. Омуму не понравилась.
— А Немо?
— Немо боится Омума. И Изыра тоже боится.
— Изыр? Это ещё кто?
— Друг Омума.
— И где он?
— У костра сидит, вещи разбирает.
— Какие вещи?
— Твои.
Я посмотрел на Еву.
— Это он тебя трогал?
Ева ещё плохо понимала русский язык, поэтому за неё ответила Надя.
— Нет, он Еву не трогал. Это Омум сделал.
— А тебя?
Надя промолчала. Что ж, и без слов всё понятно.
— Помогите одеться, пойду знакомиться с вашим Изыром.
Меня одели быстро. Даже слишком.
— А теперь все вниз, и меня с собой захватите.
Вот он, заветный ящичек, с полным комплектом тупых ножей. Режущие кромки тупые, а кончики, очень даже острые. Я твёрдо решил, что на МОЕЙ земле насильникам не бывать. И мне плевать, на местные законы. Здесь я закон. И я хозяин. И всё будет, по-моему.
— Где же он? — я лихорадочно перебирал трясущимися руками кухонные ножи. — А вот ты где завалялся.
Длинный нож, из нержавеющей стали, с тёмно-коричневой деревянной рукояткой, с просверленной в самом конце дыркой, предназначенной для кухонных крючков, сверкнул хромированным боком у меня в руках.
