— Так лучше? — смущенно спрашивает Майк.
Лиза аккуратно размешивает суп ложкой и пробует.
— Перец был ошибкой, — говорит она.
— Может, сметаны?
Лиза меняется в лице. Оба медленно, сосредоточенно хлебают.
— Сестра, ты видела объяву в подъезде? «Профессиональное уничтожение грызунов». Я подумал…
— Что значит «профессиональное»?
— Наверное, это когда грызуны не очень страдают. Людям ведь тоже приятнее, когда голову с одного удара отрубят, или, например, веревка не оборвется, или расстреляют как положено. Я подумал, может, пусть они?
— А, — говорит Лиза, — нет, не видела, и они тоже ничего не увидят. Но вот когда веревка рвется, повешенного должны помиловать, так что это не пример. Давай сметану.
— Я по книжке варил, — говорит Майк. — Ладно, съедим и забудем, как страшный сон. — Он мрачно смотрит в тарелку. — А ведь того мужика, декабриста, повесили во второй раз.
— Здесь не веревка виновата, — говорит Лиза, — просто он был очень толстый. Это не считается.
— Один раз — не пидорас.
Лиза морщится.
— В следующий раз сделаю консоме, — говорит Майк задумчиво.
Лиза вздрагивает.
— Хоть бы мама наконец вернулась, — говорит она. — Что они там на даче делают?
— От нас отдыхают. — Майк набирает в ложку суп и медлит. — Вот вернутся, а здесь не только мы, но еще и крысы. Что они, по-твоему, скажут?
— Не знаю, — говорит Лиза. — Ничего.
— Сказать «ничего» можно по-разному.
— Если ты говоришь, это уже что-то, а не «ничего».
— Ну уж, — возражает Майк. — Можно сказать что-то, которое будет просто «ничего», в смысле информации, а можно — «ничего» обидное. Ты иногда и сам не знаешь, что что-то сказал, а человек на всю жизнь обиделся. Ты вот скажи кому-нибудь, что он толстый, тебе это ничего, а ему чего, хотя он ничего нового не узнал.
— Ему неприятно, что ты тоже это знаешь.
— Как бы я мог этого не знать?
— По крайней мере, ты бы мог не актуализировать. Штука в том, что как ты его ни назови — толстым, жирным или даже тучным, — он все равно обидится. Если бы ты молчал, то знал бы точно, что ничего такого не говорил.
— Нельзя же молчать всегда.
— Не всегда, а только в спорных случаях.
— Если мы будем вот так разговаривать, — говорит Майк, глядя в ложку, — то все съедим и сами не заметим.
— Это и есть застольная беседа.
— Я думал, что застольная беседа — это для того, чтобы всякое вкусное ели помедленнее, а не сожрали все сразу.
— Наоборот тоже. Просто иногда слова скрашивают едой, а иногда — еду словами.
— А, — говорит Майк. — Может, позовем Зарика? Он слов больше знает.
