Через час, когда Груня наплескалась в теплой водичке, Сашок постучал в дверь.
— Анюта, — сказал он ласково. — Ну что ты, моя маленькая, решила? Насчет провинции? Поедешь?
— Поеду, — расслабленно ответила из ванной певица. — Отвяжись.
Сашок шутейно перекрестился, вытер со лба пот и пошел готовить обед.
Сестра Ксения сидела на своем посту, на своем рабочем месте — на рынке. Собирала мелочь. Иначе пожертвования покупателей рынка — добропорядочных граждан Любимска — назвать было нельзя. Сестра Ксения не обижалась, понимала — время нынче тяжелое, настоящей веры в бога у людей нет: не каждому дано понять, что не хлебом единым жив человек, но духом и верой своей. Сама она прибилась к женскому монастырю на окраине города давно — четверть века назад. Прибилась, да так и осталась в нем навсегда — ни разу с тех пор не пожалела.
Звякнула в ящичке на коленях у Ксении мелочь, сказала она: «Спаси вас господь» жалостливому прохожему, очнулась от дум. И тут же увидела Ксения большой глянцевый плакат, сию минуту приклеенный на стену молодым человеком в шортах. На минуту бог лишил ее дара речи и разума, потому что сильная волна гнева захлестнула Ксению, просто грохнула по ее душе девятым валом. Сестра замычала, как немая, и повалилась на пол, уронив с коленей деревянный ящичек со скудными пожертвованиями — его тут же подхватил выскочивший из толпы чумазый мальчишка, сиганул с ним с лестницы, побежал вдоль улицы, через дорогу. Никто не останавливал его — сестра Ксения потеряла сознание, а прохожие, снующие по рынку от прилавка к прилавку, воровства не заметили.
Очнулась она сама, поискала глазами ящичек. Не найдя, вздохнула, перекрестилась за вора — большой грех на душу взял, побрела домой, в монастырь. На плакат она больше не смотрела — чтобы опять не упасть.
На улице, недалеко от рынка, она увидела толпу. Подойдя поближе, разглядела — под колеса грузовика попал мальчишка.
— Пацаненок совсем, — жалел кто-то погибшего, а она разглядела под ногами насмерть раздавленного мальчишки свой деревянный ящичек.
Сестра Ксения хотела подобрать ящичек, да не стала. Она только подумала — почему бог не бывает таким справедливым всегда. Раскаиваться в жестоких мыслях Ксения не желала. Ей даже стыдно стало за свои монашеские одежды, выделяющие ее, аки черную ворону, из толпы горожан, одетых пестро, по-летнему.
Домой Катюша пришла поздно. Если бы не муж Слава, которого нужно было покормить, она бы с бабушкиного дивана не сдвинулась. Открывая дверь ключом, она вдруг вспомнила, что беспокоилась-то она зря — Слава-то ей вроде и не муж теперь, вроде он с ней разводиться собрался из-за другой.
