Ботвид погрузился в приятные грезы, вызванные отчасти непривычными яствами и добрым пивом, отчасти же — ядреным вешним воздухом и дивным вечером. В бухте еще кричала какая-то утка, в лесу урчал козодой, да трещал в поле коростель-дергач. Легкая дымка плыла над озером, быстро смеркалось; в глазах усталого тоже стемнело, и он, сидя в глубокой оконной нише, задремал.
Проснулся он оттого, что Джакомо тронул его за плечо. К тому времени уже миновала полночь.
Они улеглись в постель, но Ботвид, успевший отдохнуть, был совершенно бодр, ему хотелось поговорить.
— Чему ты веришь по-настоящему, Джакомо? — начал он.
— Собственным глазам и ушам! Да и тем не всегда, в особенности когда спать хочу, — отвечал Джакомо, зевая.
— А в незримое и неслышимое не веришь?
— Нет, на это я права не имею.
— Стало быть, ты не веришь, что небесное может открыться нам здесь, на земле?
— Господи, верю, конечно! Знаю ведь, оно уже открывалось и открывается ежедневно и ежечасно.
— И тебе открывалось? Где? Когда?
— Во всем, что видит мой глаз и слышит ухо! Ты разве не веришь, что Господь создал мир? Ну, то-то же! Он избрал мир, дабы через него открываться нашему глазу и уху.
— Но мир греховен и порочен!
— Неправда это, — сказал Джакомо и отвернулся к стене.
— Значит, не греховен? А как же наши дурные помыслы и желания?
— Кто сказал, что они дурные?
— Святые Божии люди так говорят!
— Врут они! И святых нынче нету!
— Эк куда хватил! Святых нету! Ну а такие, как святой Августин, назову хотя бы его одного…
— Да-а, вот уж святой так святой, право слово! Он и крал, и лгал, и поведением неприличным отличался, по крайней мере, так он сам говорит в своей «Исповеди».
— И ты будешь писать Мадонну?
— Да, буду! Она уж открылась мне! Что есть Мадонна? Невеста плотничьего подмастерья, узнающая, что она в тягости! И выглядит она совершенно определенным образом. Но чтобы представить это красиво, надобно увидеть, ибо красота есть правдивость!
— Вон как ты рассуждаешь! Красота есть высочайшее, так мы полагаем, высочайшее, что открывается лишь немногим избранникам Божиим!
— Чепуха! Поглядеть на тебя — ну вылитый избранник! Ты слыхал про величайшего художника Италии, про Рафаэля, который умер несколько лет назад? Он писал своих возлюбленных и называл их Мадоннами, а теперь они висят в церквах, и люди им поклоняются. Можно ли желать большего? Рафаэль любил их за то, что они прекрасны, стало быть, в прекрасном являет себя Господь! Вот увидишь, потомки будут поклоняться и Рафаэлю, но за те качества, каких у него не было, а не за те, какими он обладал.
