Городецкий князь убежден: если Федор пожалуется хану Ногаю, он непременно получит поддержку…
На третьи сутки погода стала портиться. Ветер погнал крупную волну, она плескала холодными брызгами, била в борта ладьи. Гридни налегли на весла. В такт взмахам вздыхали:
И-эх! И-эх!
Князь Андрей запахнул корзно, поежился, взглянул на небо. Его затянули тучи.
«Быть дождю, — подумал городецкий князь, — даже птица чует непогоду, вон как ласточки стригут, над землей мечутся».
Из прибрежных зарослей выплыла парочка крупных уток, покачиваясь на волнах, направилась к берегу. Гридни спустили парус. Теперь ладья шла лишь на веслах.
К вечеру сорвались крупные капли, застучали по воде, пузырились. Ветер начал стихать, предвещая ливень. Однако впереди уже показались редкие огни Ярославля, угловые башни и стены, главы церквей, купола и крыши теремов. А по косогору разбросаны избы и кузницы, бревна, сваленные на берегу.
Ладья развернулась, толкнулась бортом о причал. Князь подал голос:
Бросайте сходни, поторапливайтесь до темени!
* * *
Баню истопили отменно, пар клубами рвался в едва прикрытую дверь, весело бурлил кипяток в большом, поставленном на булыжники казане. Морило травами, заготовленными с прошлого года.
Князь Андрей, на что уж любил попариться, но от жары разомлел, словно рак вареный, вытянулся на лавке, блаженствовал, постанывал, а дворовая девка нахлестывала его березовым веничком и раскаленные камни обдавала хлебным квасом. Городецкий князь млел от удовольствия, забывая, по какой надобности в такую даль приплыл, за многие нерсты от Городца, в Ярославле, оказался…
У него етце не было разговора с князем Федором, он состоится по выходе из баньки, за столом, в трапезной, а пока городецкий князь парился, развалившись на полке. Отступили прежние заботы, — казалось, так бы и лежал, блаженствуя.
Девка поднесла ему холодного ядреного кваса, он испил, вышел в предбанник, с помощью отрока стал облачаться.
Ярославль уже погрузился в ночь, шел дождь, а они с князем Федором сидели вдвоем в трапезной, сытно ели и говорили о наболевшем. Отварные куски белуги отливали жиром, а свежепробойная икра горой высилась на серебряном подносе.
Стряпуха внесла пироги с рубленым мясом и первой зеленью, когда вошла княгиня Зейнаб, плотная, широкоскулая: видать, в отца, хана Ногая, удалась. Улыбнулась городецкому князю, подала на подносе чашу пива хмельного.
Встал Андрей, выпил с поклоном:
Благодарю, княгиня, красавица степная. Ты у князя Федора, ровно цветок, глаз радуешь.
