Что скажете, воеводы, стоять ли нам тут, измором ли брать?
Великий князь, — заявил воевода Георгий, — ростовская дружина не готова зимовать здесь.
Уходить нам надобно, — поддержали ростовского воеводу другие.
Дмитрий нахмурился:
На длительную осаду и я расчет не держал. В таком разе, воеводы, готовьте дружины, уводите гридней по удельным княжествам.
Изба тиуна Онцифера — на земле боярина Прова. Сам боярин в дружине великого князя числится, потому Онциферу воля, он сам себе во всем хозяин.
Просторную избу-пятистенку срубили тиуну смерды, покрыли не соломой — тесом. И хозяйство у него крепкое: лошадь, две коровы и птица всякая. А жены у Онцифера нет, во всем мать управлялась, когда жива была. Вот и привел тиун к себе в избу Аксинью, а Будыя поселил на подворье боярина, пока недоимки за ними числятся. Холопом кабальным стал Будый.
Показал Онцифер Аксинье хозяйство, заметил:
Не в бедности жить будешь, как у Будыя, в сытости…
Темень еще, а Аксинья уже коров доит, хлев чистит. Сена из стога надергает, в ясли заложит и птице зерна засыплет. Онцифер тем часом коня выведет, напоит и в телегу впряжет. А умащиваясь, непременно Аксинью ущипнет:
Эк, вроде теля: кто погладит, того и полижет.
Не раз Аксинья Будыя добром вспоминала: тот жену жалел, от трудной работы берег, а у Онцифера нет к ней жалости. Еще и ночами досаждал. Ко всему попрекнет:
Я тебя, Аксинья, из нужды взял!
Сколько бы терпеть Аксинье, не случись чуда. Не углядели на боярском подворье за кабальным холопом: выждав время, когда псы лютые к Будыю привыкли, он и объявился у избы Онцифера. Прокрался к оконцу, прислушался. Тихо. Вдруг услышал голос Онцифера на сеновале.
Тихо ступая, подошел Будый, затаился. Вскоре тиун с сеновала спустился, промолвил со смешком:
Хороша, ух как хороша телка.
Тут Будый и подстерег его. Один взмах — и обушок топора опустился на голову Онцифера.
Аксинья, Аксинья! — позвал Будый. — Бежим!
Собрались наспех, и ушли в края глухие, где жил народ тихий, обид никому не чинивший, — мещера…
* * *
От новгородского похода затихла на время удельная Русь, и даже братья Невские помирились. Не стал городецкий князь требовать себе великого княжения.
Однако Дмитрий ие верил, что наступил конец распрям, знал, браг Андрей не угомонится. А как хотелось переяславскому князю тишины и покоя…
Великий князь Дмитрий ехал из Владимира в Переяславль- Залесский и был уже на половине пути, как вдруг заметил несколько березок, стоявших обочь дороги. Они напомнили ему, что если взять отсюда к лесу и чуть углубиться, то выедешь на ту поляну, где живет бортник Ермолай, у которого князь отдыхал, возвращаясь из Ростова.
