Глядя на местами потемневшее дерево, Андрей заметил:
Не грех, Даниил, кое-где бревна заменить. Удариг ордынец тараном — не выстоят.
Чтоб заменить, откуда гривны взять: ордынцы всю казну московскую выгребли.
Воротная стража открыла створки, выпустила князей и дружинников. Сразу же, от стен Кремля, потянулись избы ремесленного люда, вросшие в землю, крытые соломой, редко тесом.
Стучали в кузницах, тянуло гарью и окалиной. Вплотную к Кремлю начинался лес: вековые дубы, березы, еще не одевшиеся в листву, вечнозеленые сосны, игольчатые ели.
Кони шли бок о бок, потряхивали гривами, позванивали удилами. В пробудившейся Москве вставали дымы. У колодца бабы завели о чем-то спор. Увидели князей, поклонились. Мужик от копенки нес навильник сена, другой закладывал в сани вислобрюхую лошаденку.
Выбрались князья из Москвы, остановились на дороге, что вела на Городец, сошли с коней, обнялись.
Прощай, князь Андрей, не забывай.
Даниил помолчал и снова заговорил:
Ночью думал о твоих словах. Может, смиришься, не надобно распри?
Нет, Даниил, не стану скрывать: я стола великокняжеского ищу. Не суди меня.
Похлопав брата по плечу, Андрей уселся в седло. Дал знак дружине, тронулся.
* * *
И снова зазвонил вечевой колокол. Ему ответно ударили на разных концах в била.
Колотили всиолошеино, и со всех концов — с западного и восточного, от Святой Софии и через волховский мост — сходился люд на вечевую площадь.
Шли возбужденные, переговаривались, переругивались. Спрашивали недовольно:
Почто сзывают?
Им насмешливо в ответ:
Татарин коня вздыбил!
Сам татарин. Ливонец аль рыцарь меч обнажил!
Пустобрехи! Мели, Емеля, твоя неделя!
Эвон, ратник плетется, Ванька-толстогуб, не ведаешь, почто колокол трезвонит?
Ратник в тегиляс — кафтане со стоячим воротником и короткими рукавами — подошел, высморкался, ответил:
Филька, сукин сын, из дружины князя сбег, Олексе нажаловался: великий-де князь недоимки, что на Копорье и Ладоге собрал, частью в Переяславль-Залесский отправил.
Плотник, весь в стружке, укоризненно заметил:
Казну новгородскую пограбил. Вишь, чего удумал!
Шедший рядом с ним старик прогудел:
Таковое за князьями не водилось. Послушаем, что вече сказывать будет.
А вече уже вовсю буйствовало, бурлило, словно океан в непогоду рокотал, бился грозно. И сквозь рев слышалось:
Князь Переяславский Новгороду недруг! Своя рубаха к телу ближе!
Аль по-иному будет? Переяславль-Залесский — его вотчина!
На помосте посадник и тысяцкий головами вертят, озираются, понимают, что теперь людей не унять, пока сами не утихомирятся. А гнев толпы через край перехлестывает:
