И рукоятка знакомой всему войску неподъемной нефритовой палицы, тяжеленная башка которой окована сталью.
Жаль будет.
— Иди и найди голос наших богов. Я дозволяю удалиться.
— Иначе придется сворачивать поход, — уже додумал Джэбэ.
Восемь лет уже, как боги посылают пищу воинам и корм коням, создавая у неприятеля впечатление невероятной выносливости монгола и его коня. Что же случилось теперь? Чем разгневали богов?
Земля бедна. Добычи мало. Воины голодают. Что воины? Кони голодают. А без коней монгольскому воинству смерть. Или боги уже не желают, чтобы монголы дошли до последнего моря?
— Доброе утро, профессор.
— Доброе, доброе. Простите, не знаю, как вас величать. В прошлый раз познакомится, не успели. Больно деятельным ваш нукер оказался.
— Нукер, вы сказали?
— Да нукер, воин. Слово тюркское, у нас широкого пользования не имеет. Да вы присаживайтесь.
— Нукер, — катнул во рту слово гость. — А звучит, знаете.
— Уж экзотичнее, чем боец.
— Надо запомнить. А то бойцы уже обрыли. Рабоче-крестьянской отдает, а времена другие.
Гость помолчал. Раздумчиво так. Вдруг вскинулся.
— Да что ж это я? — Встал, живот втянул, не ладонь, ладонищу через стол протянул. — Разрешите представится. Седлов Николай Александрович. Предприниматель.
— Очень приятно. Энгельгардт Валерьян Анатольевич. Руковожу этим учреждением. Пока. Вы, как я понимаю, теперь наш работодатель.
— Ну, уж и работодатель.
— А что разгонять собрались?
— Экий вы колючий. Давайте-ка, лучше поговорим как партнеры. За рюмочкой.
— Отчего же не поговорить. Только вот простите представительский наш припас ввиду нервности обстановки, исчерпался. А восполнить, как вы понимаете не с чего. Жалованье который месяц не платят, — не преминул насплетничать ученный.
— Вот о жаловании я некоторым образом и хотел поговорить, а по поводу представительского припаса извольте, не беспокоится.
И чуть погодя.
— А у вас неплохой вкус, Николай Александрович.
— Это у вас неплохой вкус, Валерьян Анатольевич.
— Хе-хе. Справочки навели.
— А как же. Работать-то вместе.
— Будем ли работать?
— А это как скажете. Заинтересуйте.
— А тут справочки не навели?
— Признаюсь, больно уж мутное говорят.
— Чего ж покупали?
— Так я не вас покупал. Склады. А ваш институт, мне генерал по пьяни подписал. Кто же от такого откажется?
— И смех и грех. — Профессор снял очки, нахмурился и вмиг из благодушного, чудаковатого ученного превратился во что-то иное. Николай Александрович, закаленный чудесами нарождающейся российской рыночной экономики человеком был не робким. Но взгляд, которым его наградил, Валерьян Анатольевич очень ему не понравился.
