. Всегда было кого убить (плохие парни) и кого спасти (хорошие парни). Новые войны начинались даже до того, как выигрывались старые. Я не читала подобных серий с тех пор, как была ребенком, и это было захватывающе, снова жить в бесконечной фантазии.
За двадцать страниц до конца Полуночных рассветов дела Хаоса пошли неважно: он получил семнадцать ранений, пытаясь спасти (американца, блондина) заложника Врага. Но как читатель, я не отчаивалась. Война может продолжаться и без него. Могут быть — и будут — сиквелы о его соратниках: младшем сержанте Мэнни Локо, и рядовом Джаспере Джеке, и других.
Я почти заканчивала читать, когда маленькая девочка с косичками и в берете появилась передо мной и спросила:
— А что это в твоем носу?
И я ответила:
— Эмм, это называется канюля. Эти трубочки дают кислород и помогают мне дышать. — Тут налетела ее мама и осуждающе позвала: «Джеки!», но я сказала: — Нет-нет, все в порядке, — потому что так и было, и затем Джеки спросила:
— А мне они тоже помогут дышать?
— Не знаю. Давай попробуем. — Я сняла трубки и позволила Джеки засунуть канюлю в нос, чтобы подышать.
— Щекотно, — сказала она.
— Точно.
— Мне кажется, я лучше дышу, — сказала она.
— Да?
— Ага.
— Ну, — сказала я, — хотела бы я отдать тебе канюлю, но мне вроде как очень нужна помощь. — Недостаток уже чувствовался. Я сфокусировалась на дыхании, пока Джеки протягивала трубки обратно мне. Я быстро протерла их о футболку, поместила за уши и вернула концы трубок на место.
— Спасибо, что дала попробовать, — сказала она.
— Без проблем.
«Джеки!», — опять сказала ее мать, и в этот раз я отпустила ее.
Я вернулась к книге, где старший сержант Макс Хаос сожалел, что у него всего одна жизнь, которую можно отдать за свою страну, но я продолжала думать об этой маленькой девочке, и как она мне понравилась.
Еще одна проблема с Кейтлин была, я думаю, в том, что я больше никогда не почувствую себя естественно, говоря с ней. Любые попытки симулировать нормальное социальное взаимодействие просто вгоняли меня в депрессию, потому что это было так ослепительно ясно, что все, с кем я буду говорить до конца жизни, будут чувствовать себя нелепо и смущаться, кроме, разве что, детей вроде Джеки, которые просто не знают подробностей.
В любом случае, мне очень нравилось быть одной. Мне нравилось быть наедине с бедным старшим сержантом Максом Хаосом, который — ой, подождите, неужели он собирается выжить после этих семнадцати пулевых ранений?
