Видно, русские стрелы и пули настигали ворогов: на берегу слышались болезненные выкрики. Это доставляло Ивану злую радость.
— На, жри! На, жри! — кричал он, посылая свои стрелы. Совсем забыв об опасности, Иван поднялся во весь рост. Так казалось удобнее…
Он не почувствовал боли, только изумленно ощутил, что не может крикнуть, и с удивлением увидел, как летит на струг огромный и ослепительно яркий месяц. Потом под его руками что-то затрещало, он услышал тихий крик и догадался: клетка. Олена Кашина, кланяясь, поднесла ему чару вина, но он не мог оторвать рук от прутьев клетки и растерянно, жалобно улыбнулся ей, и сразу уронил голову за борт, уже ничего не видя и не слыша. Одна стрела вошла ему в сердце, вторая пробила горло…
— Уходим! — услышал Афанасий голос Копылова.
Никитин оторвался от пищали, оглянулся. Левый берег перерезала широкая протока. Струг сворачивал в нее. Левобережный отряд татар заметался: видно, им не было дороги дальше.
— Нажми! — резко крикнул Никитин. — Весла, нажми! Парус ставьте! Ветер наш!
В поднятом парусе закачалось несколько стрел, но струг сразу прибавил ход, и крики татар стали удаляться.
— Где ладья? — крикнул Никитин.
Ему никто не ответил. Он повторил вопрос. Откуда-то с кормы пробрался Юсуф. На нем не было шапки, курчавые волосы шемаханца падали на лицо.
— Ладья на мель села, — задыхаясь, выговорил он.
— Что? — поднялся Никитин. — Врешь! — и тут же увидел лицо Копылова.
— Ваньку… — сказал Серега.
Никитин повел глазами по палубе и увидел перевесившееся через борт тело. Бросив пищаль, Афанасий ринулся к нему.
— Иванка! Иван!
Парень не отозвался. Никитин легко поднял обвиснувшее в руках тело, заглянул в лицо убитого. Растерянная улыбка окаменела на приоткрытых губах Ивана, в открытых глазах холодно сверкнул месяц.
Копылов, бережно подхватив труп, помог опустить его на палубу, закрыл Ивану веки.
— Не поможешь ему, — сказал он. — А умер хорошо.
Никитин шумно выдохнул из груди воздух, отвернулся. Копылов положил ему на плечо руку:
— Афанасий, не первый раз плывешь… Ты подумай лучше, как с ладьей быть?
— Парень-то какой… Моя вина!
— Эх-ма!.. Не тебе одному жалко. О живых думать надо! Ведь уходим, а наши там…
Никитин очнулся. Струг, качаясь, шел угоном. Гребцы с хриплым уханьем били веслами. Поросшие густыми зарослями берега рывками кидались назад.
— Как же воротишься? — спросил Афанасий Копылова. — Так мы и струг потеряем… Да, может, еще и проскочила ладья-то?
