И на одной из стоянок за Жигулями порешили: если до Сарая ничего не стрясется, идти с Хасан-беком в Дербент. Потеря времени небольшая, а выгода великая. Там все русские товары в полтора раза дороже, чем в Золотой Орде.
Хасан-бек, щуря маленькие для его толстого лица глаза, созывает на последнем привале москвичей и тверичей. Он предлагает простоять в Сарае день. Никто не возражает.
Даже рыжий Васька, для которого каждая остановка — пытка, и тот не бормочет под нос нелестных для посла слов.
Переменилась и погода. Все теплеет и теплеет. С берега ветер доносит тонкие, длинные паутины бабьего лета.
Микешин, поймав паутинку, осторожно отпускает ее плыть дальше. Он долго следит, как внезапно вспыхивает, попав на солнечный лучик, серебряная извилистая нить, и на его желтом лице необычная улыбка.
— Ишь ты! — усмехается Никитин.
У Афанасия на душе тепло, как у большинства путников. В свободную минуту он ложится, закрывает глаза.
"…Будешь ждать?"
"Буду… Вот возьми…"
На груди приятная тяжесть заветного науза.
"Только дождись, Оленушка!" — хочется крикнуть ему.
А караван все плывет, плывет, и вот со струга, идущего впереди, слышен окрик:
— Ахтуба!
Караван забирает левее, еще немного — и он вплывает в волжский проток.
В Сарай Берке — столицу Золотой Орды — пришли в полдень. Загоревший, обветренный Иван Лапшев не сходил с носа, хотел первым увидеть этот странный город посреди ровной солончаковой степи, о котором столько говорили в последнее время.
Издалека Сарай походил на горки белых и пестрых камней, плотно уложенных одна возле другой. Стен вокруг города не было, словно жители не знали и знать не хотели никаких тревог. Это сразу бросалось в глаза и поражало. Удивляло и то, что не видно было зелени. Так, разве кое-где торчали деревца.
Когда подплыли ближе, стали отчетливо видны белые минареты. Иван насчитал их до шестидесяти и сбился. На одном из минаретов Ивану почудился золоченый крест. Он всмотрелся. Да, то был православный крест.
— Дядя Афанасий, церква! — крикнул Иван.
Никитин с места отозвался:
— Гляди лучше — и епископа узришь!
— Но? Есть? Наш?
— Есть. Тут, брат, все есть.
— А ханский дом где?
— Гляди, вон, где три мечети. Видишь высокую крышу?
— Ага! Он?
— Он самый. Красив. В садах весь.
— Деревянный?
— Нет, у них дома из камня.
— А не холодно?
— Живут. А справа, вон, где синий купол, — рынок. Их несколько тут.
— Неужто и наши, русские, здесь живут? Чужое же…
— Целая часть города у наших. И у осов, и у кипчаков, и у греков — у всех своя часть.
