Чудились ему в такие минуты шалые, с хмельнинкой, глаза, белые зубы и покатые плечи крестьянской девушки Марфы, когда-то давным-давно ласково глядевшей на Кашина. Тянуло к ней сердце Василия, но разум пересилил. Марфа была бедна. Кашин не посватался к ней. Говорили, будто выдали Марфу за бобыля, пришлось ей замужем туго, живет в бедности, мужа не любит… Кашин не допытывался, что сталось с Марфой потом. Один конец. Сделанного не исправишь…
— Пошто пришла? — грубо спросил Кашин жену.
— Васенька, — захныкала та, закрываясь широкими рукавами старой рубахи, — Васенька, может, передумаешь? Пожалей ты меня. Сердце недоброе чует. Не дело задумал ты…
— Тебя не спросили! — крикнул Кашин, которого нытье жены злило еще больше. — Не твоего ума дело! У печи сиди!
— Господи, да разве я против твоей воли иду? Ну как пограбят Никитина-те… иль еще что… Не верю я ему, не верю. Чернокнижник он, сказывают.
— Дура! — крикнул Кашин. — Чего ты все каркаешь? Чего? Накаркаешь в самом деле беду какую. — Он перекрестился, заговорил мягче: — Таких, как Никитин-то, поискать еще. Тебе и не понять, тетехе… Ступай!
Но Аграфена не уходила.
— Василий свет-батюшка, — шмыгая носом, продолжала она. — Не гневайся на меня, темную, молчала до сих пор… Виновата. Теперь скажу… Афанасий-те на Оленушку заглядывается…
— Эка! — обнажил еще крепкие зубы Кашин. — И что? Убыло у ней от этого, что ли?
Аграфена все плакала.
— Голый же он! Мне-то, матери, каково…
— Не мели! — оборвал Кашин жену. — Вроде не свадебный сговор у меня с Афанасием, а дело…
— Да и Олена-то… тоже.
— Что тоже?
— Не видишь нешто? Девка в поре, а краснобай-то ее с толку сбивает… Вон и седни все глаза проглядела — не идет ли молодец…
— Не ври, не ври! — подергал бороду Кашин. Глаза его сузились. — Не ее дело женихов выбирать.
— Да ведь сохнет девка… Гнал бы ты Никитина со двора, батюшка. Лучше было бы… Вишь, и Барыковы серчают. Сговор ведь у вас.
— Ну, не болтай! Наслушался! — прикрикнул Кашин, как только жена заговорила о его делах. — Будя! Захочу, так и за Никитина Олену выдам!
Аграфена охнула, разинув рот, стояла у порога, не в силах ничего ответить. Тупой вид жены доставил Кашину неизъяснимое удовольствие, и чтобы еще больше досадить ей, он добавил:
— И выдам! Вот вернется с прибытком, пускай сватов, шлет! И не откажу, не откажу!..
Но он тут же умолк, шагнул к Аграфене:
— Чего? Чего?
Та брякнулась ему в ноги, завопила:
— Пропала Олена-то! С утра нет!
— А в церкви?!
