Врать пришлось. Сказал, что с митрополитова ведома сие творил. Ради искусства книжного.
Отпустили. Но Висковатый пригрозил:
— Смотри у меня! Сведаю, и если лгал, на дыбе завертишься!
Вот тебе и умный дьяк! И государю близкий!
Эх! Даже Маруша Нефедьев, на что участлив, и тот охладел. Все советует:
— Брось печать! Велят если, сотворим. И я не отстану. А самому наперед лезть не гораздо!..
Ни одной души близкой.
Тоска.
Или впрямь внять Марфиным мольбам, махнуть на все рукой да уехать куда-нибудь, где никто не знает тебя? Венец с ней принять. В попы деревенские поставиться. Жить, как люди живут… Вон уж сын подрос. О нем тоже подумать надо.
Уехать… Все бросить…
***
Четвертый день, прихворнув, он не выходил из дому. Иногда поднимался с постели, прибредал к столу, где была сложена бумага, ножи и резцы, перебирал их, но за дело не брался. Попробовал однажды резать доску — пальцы не слушались. Голова заболела.
Лежа, слушал Марфины уговоры.
— Хочешь — к тебе в Новгород воротимся. Чай, помнят там. Избу поставим. Писать будешь… А хочешь — и в Казань поеду, Ваня. Сам же ты сказывал — звали туда, к Гурию, писцом. Не обидят, поди… А как ладно заживем-то! Уж я из сил выбьюсь, а обихожу тебя с сынком! Обихожу, Ваня!
Иван тоскливо молчал, рассматривая знакомые узоры потолочных досок.
— Будешь ты жить тихо, в почете, в достатке… И я успокоюсь, Ваня. Ведь извелась! Извелась! На улицу выйти не могу! Пожалей!
— Будет… — тихо просил Иван. — Знаю… Дай оздороветь…
В сенях зашаркали. Охнула в передней избе Марфа.
Иван Федоров привстал.
В горницу, улыбаясь, влезал рыжий Маврикий.
— А я тебе радость принес.
— Давно я от тебя радостного не слышал… Говори. Подивлюсь.
— Да разве я чем тебя огорчал?.. Что ты! А радость такая: митрополит зовет.
— Чтой-то вспомнил обо мне владыка?
Маврикий укоризненно потряс бородой.
— Не гордись, не гордись, Иване!.. Не звали: других дел хватало. А теперь твоему черед пришел. От государя гонец был, и от игумена Артемия чернец прислан. Надо тебе да Маруше Нефедьеву ко Святой Троице сбираться.
— Это зачем?
— Пойдете к Максиму Греку… Повелел государь печатню на Москве устроить. Так Максим расскажет, как творить сие.
Иван Федоров не помнил, как слез с постели.
— Государь?.. Печатню?..
— Двор печатный велено строить. А вам вызнать у Максима фряжское мастерство.
— Маврикий! Самую великую радость ты принес! Самую великую! А ведь я и литеры начал лить… С пушкарями… Господи! Наконец!
***
После ухода Маврикия он бросился к Марфе.
