Макарий раскрыл поданную книгу. Полюбовался крупным, четким полууставом, сделанными «покоем» заставками, искусно украшенными цветами и травами.
— Рисовал тоже он?
— Он, он, владыка.
— Горазд… Как звать тебя, раб божий?
Зардевшийся молодой писец баском отозвался:
— Иваном…
— Экий глас!.. А что, петь столь же горазд, как писать да рисовать?
— То не мне судить, владыка.
— Скромность — украшение христианина. А ну, возгласи-ка, Иване, святую славу!
Молодой писец петь умел. Макарий посоветовал Федору женить сына: такого молодца в дьяконы рукоположить можно!
Макарий уже собирался отпускать писцов, когда заметил, что Иван порывается молвить что-то, и выжидательно поднял брови.
— Не робей, раб божий, слушаю.
— Прости меня, грешного, владыка, если что не так молвлю, — выступив вперед, сдерживая басок, начал молодой писец. — Вот давеча ты про ошибки книжные помянул. Куда как прав ты! Возьмешься за иным списывать — одно начертано. К другому заглянешь — иное. Вот и помыслил я…
Писец волновался. Он перевел дыхание.
— Помыслил я, владыка, что неладное мы творим. Не так бы надо!
— Как же?
— Опять же прости меня за дерзость. Но вот сколь годов слышу уже, что у латинян, и в немецких землях, и во фряжских давно ручное письмо оставлено. Книги там печатно творят, вроде бы обронно режут, как для тиснения на булате…
— То наущение дьявольское! — тонко воскликнул один из писцов. — Писание книг — душе во спасение! А печатание — ересь!
Молодой писец скосил глаза на длиннобородого крикуна, потянулся к Макарию.
— Дозволь досказать, владыка!.. Латинян, еретиков не хуже других ненавижу. Да ведь мало книг у нас и плохи! А с одних бы досок, иереями правленных, сколь напечатать могли! И скоро и без ошибок!
— Где про латинские книги слыхал? — осторожно, ровным голосом спросил Макарий.
— Многие купцы заезжие сказывали. Те же немцы. Шведы.
— Знакомство с ними водишь?
— На кой они мне, владыка? Да и им какая во мне корысть? А у наших гостей встречал иных, похвалялись…
— И книги латинские видал?
— Видал, владыка.
— И чел?
— Наша вера единственно правильная. Зачем мне латынь? Не учился их письму поганому и знать не хочу. Ничего не читал, владыка.
— Так, так… Зачем же тогда книгами прельщаешься ихними?
— Обидно мне, владыка, что еретикам такое открыто, чего мы, поборники веры истинной, не знаем и не умеем!
— Сам, сам еретик! — взвизгнул крикливый писец.
— Помолчи! — свел брови Макарий. — Не по чину разумен!
Писец осекся и вытаращил глаза.
