Может быть, я их просто боялась? Думаю, что и да, и нет. С одной стороны, они выглядели прожженными циниками, но, с другой стороны, более великодушных людей мне еще не приходилось встречать. В общем, они были очень необычными. Ни слова о студенческих выступлениях, ни слова о Вьетнаме, ни слова о договоре безопасности… В их беседах даже не проскальзывали многочисленные слова и темы, которые молодые люди одного поколения обычно понимают без всяких дополнительных разъяснений.
Они были какими-то до изящества тонкими, подобно стеклянным скульптурам, и в то же время прекрасно разбирались в незнакомом мне мире взрослых. При этом, наряду с хорошим воспитанием и утонченностью, в них иногда проглядывала грубость и вульгарность.
Во время долгого разговора я узнала, что нынешняя мать Ватару ему не родная, и что отец Юноскэ возглавляет частную больницу, а сам Юноскэ, вопреки желанию отца, не захотел становиться врачом, а пошел на филологический факультет… Я уже не помню, рассказывала ли я что-нибудь о себе. Сдается, что почти ничего. Я только сидела и восхищенно слушала все, что они говорили. Их чистые, чуть приглушенные голоса чудесным образом гармонировали с музыкой барокко, которая звучала в кафе, и я совершенно утратила всякое представление о времени.
Первым из нас троих на часы посмотрел Юноскэ. В этот момент мы как раз сделали паузу в разговоре — о чем же мы тогда говорили?.. по-моему, о Борисе Виане, — поэтому за нашим столиком царило недолгое молчание.
— Мне уже, пожалуй, пора идти… — сказал Юноскэ, обращаясь к Ватару.
Ватару тоже взглянул на часы:
— Ого, уже столько. Эма там, поди, уже сердится.
— Сердится? — улыбнулся Юноскэ. — Да она наверняка уснула.
Юноскэ встал со стула.
— Ну, позвольте откланяться. Ты, если хочешь, еще посиди тут с Ватару.
В его благородной манере общения сквозил оттенок рассеянной мечтательности. Специально, чтобы подразнить его, я спросила:
— У тебя свидание с Эмой?
Юноскэ повернулся ко мне и незаметно подмигнул.
— Почти угадала, — сказал он. — Правильнее сказать, у меня свидание с кошкой.
— С кошкой?
— Ага. Стоит Эму оставить одну, она тут же засыпает. Ну прямо, как кошка, правда?
Я засмеялась и кивнула. Юноскэ на прощанье легко хлопнул Ватару по руке и, не оглядываясь, вышел из кафе.
Когда он ушел, мне отчего-то стало очень тревожно. Ватару сидел громоздкий и недвижный, будто статуя, и смотрел прямо перед собой. Я начала судорожно искать тему для разговора.
