— Чуточку неприятно? — сказал Грин, и Иван не узнал его голос. Тут такая была… беззлобная жестокость… переходящая непонятно во что. — Может, бросим так?
— Нет, — шепнула вампирша еле слышно. — Вытащи ее.
— Если я чуток промахнусь, ты же восстановишься? — хрипло спросил Грин.
— Да. Ты не должен сомневаться. Я в тебе не сомневаюсь.
Когда Грин выдергивал пулю, по телу вампирши прошла судорога. Конечно, им было не до Ивана, который стоял в дверном проеме, не в силах пошевелиться. Грин слишком увлекся, у его мертвой девки не хватало сил — а Иван никак не мог понять, как к этому относиться. Что это такое? Извращенный приступ гуманизма?
— Смотри, вот она, — сказал Грин, крутя кусочек расплющенного серебра в окровавленных пальцах. — Хочешь?
Вампирша дернулась. Грин поднял руку к ее лицу, едва не касаясь серебром кожи:
— Ну что ж ты? Возьми на память.
Вампирша отстранялась, Грин протягивал руку дальше, его девка вжалась в подушку спиной и плечами, вздернула верхнюю губу — вероятно, машинально, потому что выглядела не агрессивно. Грин хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони — скорее, обозначив, изобразив удар, чем ударив.
— Огрызаться, тварь?
— Я не хотела, — кротко прошептала вампирша, облизнув губы. Подняла глаза — и увидела Ивана.
Грин проследил за ее взглядом, обернулся — лицо у него было совершенно каменное.
— Ты что тут делаешь? — спросил он ледяным голосом.
— А ты?! — выдохнул Иван.
Грин встал, швырнул пулю на пол и медленно пошел к нему.
— Это не твое дело, — рубил он наотмашь, и Ивану показалось, что воздух между ними похолодел, а стены покрылись изморозью. — Я сказал — убирайся. Убирайся — или я тебя вышвырну к черту.
Ивана затрясло.
— Грин, — пробормотал он, чуть не плача, — ну пожалуйста! Я же помочь хотел…
— Ключ отдай, — перебил Грин.
Иван положил на выступ книжного шкафа влажный от пота ключ, который все еще держал в руке. У него дрожали губы и руки, и дрожь никак не хотела униматься.
— Грин… я же хотел…
— Я разговаривал с тобой, как с человеком, — на лице Грина появилась ужасная гримаса презрения, обращающего в ноль. — Я, как с товарищем, с тобой разговаривал, доверял тебе, у меня от тебя никаких секретов не было — а ты за мной шпионишь. Да я тебя видеть не хочу после этого.
— Грин, — сказал Иван, еле сохраняя лицо, — только скажи — это из-за гадины, да?
— Не твое дело, — отрезал Грин. Он остановился, скрестив руки на груди, сузив глаза в щели, и вся фигура выражала: «Я жду, когда ты уйдешь».
