На том и порешили — приезжий поехал в Бузулук, а оттуда — в Москву, к себе на службу.
А Иван Максимович за это время уже добрался до Сызрани, получил «липу», сто пятьдесят рублей денег и направился в Иркутск, на другую «малину».
В лагере между тем узнали, что бежал он, будучи уже свободным, только не зная об этом. Предводитель воров Петр Евдокимович потемнел лицом и сказал:
— Самое время «пришить» его сейчас, а то он, когда узнает, может выдать обе «малины», и в Иркутске и в Сызрани. Сколько раз я вам говорил, подлецам, не связывайтесь на такую игру с фраерами! — добавил он, обращаясь к Митьке Угольку.
В тот же день в Сызрань и в Иркутск полетели от Петра Евдокимовича письма с настоятельным советом «пришить», то есть убить, Ивана Максимовича.
В Сызрань письмо пришло, когда он уже уехал. Но впереди ждал Иркутск, тоже смертное место. И не сносить бы Ивану Максимовичу головы, если бы не потянуло его с неудержимой силой к дому. Он хоть и знал, что к дому нельзя, но удержаться не мог. На станции Кинель он покинул сибирский поезд, пересел на ташкентский и сошел в Бузулуке.
Пробрался задами на свою улицу, огородами — к дому и затаился в малиннике. Не дай бог никому пережить такое, что он пережил, когда вышла во двор жена Галина Михайловна, а за нею — сын и дочка. Они сели в тени за столик пить чай, а он лежал в малиннике, в тридцати шагах, и не мог ни подняться, ни подать голоса. Потом Галина Михайловна с корзиной пошла на базар, а детишки побежали к соседским ребятам, Иван Максимович вошел в опустевший знакомый двор, положил на стол записку — что, дескать, был и поехал дальше, потому теперь беглый, позабудьте меня, и придавил записку плоским камнем, чтобы не сдул ветер. Из сарайчика вышел кот — все тот же старый кот, узнал хозяина, подошел к ногам и замурлыкал. Иван Максимович взял кота на руки, поцеловал в холодный мокрый нос, а про себя подумал с несказанной горечью: «Вот, приходится кота целовать заместо жены и детей».
И ушел на станцию бледный, с мокрыми глазами. По дороге к станции все перевернулось в его душе, и он решил в Иркутск не ехать, на воровскую дорогу не становиться, а ехать куда-нибудь за Ташкент, и там, на новом месте, жить честно, хотя и под чужим именем.
А зачем было ему жить под чужим именем, если дома, за божницей, ожидал его пакет от комиссара? В тридцати шагах, всего в тридцати шагах был он от своего счастья и свободы. И не прошел этих последних тридцати шагов, пролежал в малиннике, не подал голоса…
