Коканд взволновался. Я имею в виду футбольный Коканд и наш техникум. Распространились слухи, что команда «Урак» и судья совместно пишут опровержение. Наша техникумская команда срочно, боясь опоздать, написала подтверждение. Заварилась каша. Все спрашивали друг друга — кто этот Бодрствующий? Одни говорили о нем со злобой, другие — с похвалой. А я молчал. Все труднее было мне молчать. В конце концов, распираемый тщеславием, я не выдержал и признался ближайшему другу Толе Воскобойникову.
Толя сначала не поверил и, моргая белыми телячьими ресницами, сказал:
— Брось трепаться. Это кто-нибудь из Ташкента, из редакции, был на футболе.
Я повел Толю домой, показал черновики статьи и квитанцию с почты. В квитанции было написано: «Ташкент. Редакция «Правды Востока». Тогда Толя поверил, посмотрел на меня каким-то нехорошим, тягучим взглядом и сказал:
— А ведь если они узнают, то побьют тебе морду. Вот возможность, которая не приходила мне в голову!
А когда о ней сказал Толя, она сразу стала передо мной во весь рост, со всей беспощадностью.
— Кроме тебя, никто не знает, — сказал я Толе с намеком.
— Могила, — пообещал он.
А я вспомнил, что вчера мимоходом похвастался заметкой перед младшей сестрой. Правда, ей было только двенадцать лет, но и в эти годы она могла своим толстым языком прошепелявить где-нибудь подружкам:
— А мой старший брат в газету написал про футболистов.
Я проводил Толю, разыскал сестру и долго беседовал с нею, стараясь косвенными хитрыми вопросами навести разговор на заметку. Сестра была польщена моим вниманием, но о заметке не вспомнила. Видимо, забыла… Но когда забыла — может быть, после того, как уже похвасталась?
Я отошел от нее с тревогой в сердце. К вечеру тревога превратилась в уверенность, что моя морда неминуемо будет побита.
До сих пор я так и не знаю, кто подвел меня — сестра или Толя. Думаю, он: похвастался по секрету кому-нибудь своей дружбой со знаменитым таинственным Бодрствующим. Конечно же, он. Если бы моя тайна раскрылась через сестру, то не распространилась бы столь быстро.
Утром следующего дня я шел по перрону станции Коканд II и услышал крики мальчишек:
— Рабкор! Рабкор!..
Я остановился, огляделся. На перроне никого не было, только я и мальчишки, продолжавшие кричать издали:
— Рабкор! Рабкор!..
Свершилось. Вчера знали трое, сегодня — все.
Я засел в железнодорожном поселке. Здесь меня побить не могли — по законам клана вступились бы наши лихие железнодорожные парни.
