— Ты бы сама попробовала! Этот свинтус Синюхин держит в напряжении всю школу!
Тая решительно вошла в класс.
— Где тут у вас Синюхин? Я из милиции…
Руки дружно взметнулись в направлении паршивой овцы.
— Молодцы! — иронично похвалила Тая. — Хорошие ребята, настоящие Павлики Морозовы.
Она прошагала к последней парте, отпихнула Синюхина к окошку, села рядом и тихо сказала:
— Еще раз пикнешь, и я тебе устрою местечко у параши.
Взволнованный Синюхин испуганно затих.
— Какие же вы молодцы, ребята, что приехали! — приговаривала Маруся, устраиваясь на заднем сиденье «лексуса». — Я только сейчас поняла, как соскучилась, как мне не хватает тебя, и Лизы, и Софьи Андреевны. Как они?
— Все по-старому. Передают тебе привет. Лизка умирала — хотела ехать с нами, но Софью же не оставишь.
— Да, я знаю. А ваши архаровцы у бабушки пасутся?
— У прабабушки. Она вчера вспоминала, как я, маленькая, ей говорила: «Инночка, Инночка, ты у нас в семье, конечно, самая главная, но Ленин все-таки главнее». — «Но Ленин же умер». — «Ну и что? Портрет-то остался!»
— Да, — засмеялась Маруся, — нынче Ленин не в авторитете.
— А Сашка услышал и говорит: «А у нас папа самый главный. Он все знает, потому что у него голова набита умом!» Так и сказал — с ударением на «у».
— Устами младенца глаголет истина, — подмигнул Марусе в зеркало довольный такой высокой оценкой своих способностей Игорь.
— Вы его в школу-то отдали?
— Нет, решили на будущий год. Пусть погуляет на свободе. Успеет еще знаний набраться, тем более что процесс уже пошел. Вчера приходит из сада, представляешь, и заявляет: «А я знаю плохое слово». «Ну, говори это слово». И он звонким голосом: «Блясь!» Мы все со смеху покатились. Не надо бы, конечно, но как удержишься?
— Ой, а здесь как ругаются! И дети, и взрослые. Да даже и не ругаются, а просто разговаривают на этом языке. Но не все. Есть люди с очень высокой внутренней культурой. А вообще здесь совершенно другая жизнь и другие отношения между людьми, более искренние, что ли, сердечные. А чем ближе к столице, тем все хуже и хуже, простые вещи извращаются до неузнаваемости.
— Ну-ка, ну-ка! — с веселым удивлением повернулась к ней Тая. — Уж не собираешься ли ты на веки вечные остаться сельской труженицей?
— Да нет, — сказала Маруся, — не собираюсь. — И улыбнулась загадочно.
