Машино знакомство с ними началось с конфуза, над которым потом потешалась вся округа.
Восхищенно глядя на гигантскую черную «корову», тяжело шагавшую среди казавшихся мелкими на ее фоне пестрых буренок, она сказала:
— Такая огромная, а вымя недоразвито. — И блеснула глубокими познаниями в животноводстве: — Мясная порода?
Перфилыч беззвучно затрясся, прикрывая ладонью беззубый рот. Зато Монин оторвался по полной программе: заржал как сивый мерин, хлопая себя по ляжкам, задыхаясь и захлебываясь словами, из которых Маруся узнала, что поразившая ее воображение черная корова — это племенной бык Черномор, а недоразвитое вымя соответственно… Ну, в общем, понятное дело.
Вообще в первое время Маруся неплохо поработала на имидж деревенской дурочки. Сначала ее буквально пригвоздил к перегородке фермы молодой бычок, зажевав подол сарафана, пока она чесала ему теплый велюровый лоб. И доярки долго покатывались со смеху, прежде чем освободили ее из плена. Потом старый коняка Матрос наступил ей на ногу, когда она кормила его хлебом. Месяц хромала! И наконец, Маруся провалилась в старый погреб, собирая малину в заброшенном саду у развалившегося дома в конце деревни. На ее истошные вопли прибежала Татьяна Рябикова по кличке Барбоска, вытащила перепачканную страдалицу и понеслась звонить по всей деревне да по соседнему Сельцу — веселить народ.
Но Маруся была девушка простая — смеялась вместе со всеми. Тем более что народ здесь жил незлобивый, очень даже неплохой народ.
А как хороши были долгие летние вечера! Когда засыпал в листве ветер, умолкали птицы, и деревенька, и так-то немноголюдная, словно вымирала.
Маруся звала Челкаша и отправлялась гулять в поля за околицу. Пес носился кругами, расходуя накопленную за день энергию, а она брела нога за ногу неоглядным затерянным миром, залитым желтым закатным солнцем, и думала-мечтала. И мысли приходили легкие, светлые, и не помнилось зла.
На обочине проторенной между полями дороги, там, где выбивалась ключиками из-под земли речка Бурничка, лежал огромный жемчужно-серый валун. Маруся садилась на его гладкую, нагретую за день поверхность, отдыхала. А то и пела! Кто ж здесь услышит, кроме Челкаша? Тот садился на задние лапы, склонял набок голову и, приподняв одно ухо, строил такую потрясенную морду, что Маруся сконфуженно замолкала — петь она не умела.
Камней здесь было великое множество: от мелкой разноцветной гальки на дне Бурнички до таких вот неподъемных сказочных великанов. И в душе у Маруси рождалось странное благоговение перед этими таинственными, как ей казалось, творениями природы.
