— Свидимся! — покорно кивал Костя, подавая ей одежду. — Приведу! Поиграем!
— А ты меня любишь? — спросила вдруг Анюта серьезно.
— Люблю!.. — через силу выдавил он, втискивая в руки ей полушубок и платок, подталкивая уже ее к двери. — Смотри, чтобы дворник тебя не видел! Все, все, ступай уж, наконец! Ступай!
Когда за нею закрылась, наконец, дверь, Константин Кричевский еще некоторое время прислушивался к затихающим шагам маленьких валенок на лестнице и, дождавшись хлопка парадного, заметался по квартире, охватив пылающие стыдом щеки ладонями.
— Подлец! Скотина! — в голос бранил он себя. — Как ты мог! Когда она там ждет помощи, он тут себе развлекается с пейзанками! Скотина!.. Простой любви ищет!..
Тотчас устыдившись, вспомнив живо Анютины пылкие слова и ласки и свое холодное, вымученное «люблю», он застонал, разрываясь в противоречиях. Как же так?! Выходит, простая любовь не для него? Ускакать захотел от своей судьбы! Видали хитреца?! Нет уж, брат! Свою судьбу конем не объедешь! Хорошо было с Анютой, но лишь всего несколько минут, а потом снова она… судьба!
Порешив, что не время казниться, когда надобно действовать, Константин направился на кухню. Подставив стул, он влез на него с ногами и принялся шарить рукой по выстывшей, не топленной с вечера трубе над заслонкой. Старая побелка, паутина, мусор и труха посыпались сверху на него, попали в рот, запорошили глаза. Обламывая ногти, скреб он по твердой, нерушимой кирпичной кладке в поисках слабого места — напрасно! Все кирпичи стояли, как один, твердо, не шелохнувшись.
— Ах ты ж!.. — разочарованно хлопнул себя по бедру Кричевский, оставив на форменной штанине белесый отпечаток пятерни. — Инженеришка, будь он неладен! Подкузьмил! В обман ввел! Подлец! А она-то поверила!..
Вдруг пришла ему в голову спасительная мысль, что не там он ищет. Он снова потянулся вверх, только шарить рукою стал уже не по трубе, а по рыхлой отсырелой стене напротив печной заслонки. Кирпич здесь изъеден был мокрицами и внезапно подался, поехал в сторону, с грохотом вывалился на пол целым куском по ту сторону печи и разбился об доски, разлетелся по всей кухне. Образовалось отверстие, в котором Костины пальцы нашарили нечто тяжелое, твердое, подобное бруску металла, зашитое в суровую мешковину.
— Ох, ты… — пропыхтел Кричевский, с натугой стаскивая находку напряженными до судороги пальцами. — Однако тяжесть! Золото тут у нее, что ли? На полпуда, не меньше!
