Оставаясь в горестном оцепенении, чувствуя себя пустым и легким, как те красные резиновые воздушные шары по пять рублей, что видел он на Невском, Костя продолжал сидеть у окна. Жить вдруг стало незачем. Он дожидался, пока уедет Морокин. Хитрый бритоголовый господин все не уезжал, несмотря на свои «дела по горло», а через некоторое время снова зашел в комнату, сильной рукой взял Кричевского за плечо.
— Возникла у меня тут мысль, милый друг, что не следует оставлять тебя одного, а то как бы не достигнуть мне обратного результата в моих хлопотах… Вставайте, поехали, я отвезу вас к вашим родителям. И не извольте ерепениться, сударь! Напоминаю вам, что я вас старше положением и чином, и вы, пока на службе, обязаны мне повиноваться беспрекословно!
Он отвез впавшего в безразличие ко всему Кричевского домой, ненадолго задержался, переговорил с родителями и уехал, не прощаясь.
Сбросив шинель и сапоги, Константин Кричевский лежал на спине под своей домашней иконой и бездумно смотрел в низкий дощатый потолок, руками матушки расписанный некогда для него жар-птицами. В доме стояла гробовая тишина: все ходили тихо и переговаривались шепотом. Наконец, когда ходики в гостиной простучали шесть, в дверь, пригнувшись, вошел хмурый и глубоко опечаленный Афанасий Петрович Кричевский, в домашних войлочных тапочках, со старыми очками на морщинистом лбу. Тотчас, как всегда бывало с его появлением, запахло в комнате лекарствами. Костя открыл глаза.
— Может, сейчас об этом и не время говорить, сынок, — начал отец, осторожно присаживаясь на край скрипнувшей кровати, сцепляя руки в следах химических ожогов и пятнах от йода на худом колене, — но мы с матушкою сегодня недосчитались кое-чего в нашем домашнем хозяйстве… Не бог весть что, пустяки, и все же… Ты не брал?
Вздохнув, Константин, не вставая, потянулся за близкой шинелью, молча достал из внутреннего кармана вышитую тряпицу с чудотворцем и подал отцу.
— Здесь все, — сказал он. — Прости…
— Это ничего!.. — обрадованно сказал Кричевский-старший дрожащим голосом, убирая знакомую тряпицу в сторону, даже не развернув. — Это ничего… Ты у меня всегда был хорошим мальчиком, отзывчивым… Спасибо, что колечко матушкино любимое оставил… она очень тронута!.. Это ничего… Все теперь на поправку пойдет! Мы бы и не спохватились, нам бы и в голову не пришло такое. Это господин Морокин нам присоветовал… Никто не знает, ты не беспокойся, никто не знает… Мать, иди сюда, иди, чего ты там за дверью прячешься?.. Нашлось все… Это я сам перепрятал, да сам и забыл, пустая голова!
