Пенни не очень элегантно выплюнула на тарелку горсть виноградных косточек.
— Но зато у вас есть музыка. Во всяком случае, планы и наброски.
— Да, но годится ли она? — спросила Мария. — Если это на том же уровне, что и Планше, мы пропали. Сидим в дыре, как Артур говорит. Хороший ли Гофман композитор? Кто-нибудь знает?
— Я, конечно, не судья, — сказала Пенни. — Но я думаю, что очень неплохой. Имейте в виду, я в музыке не специалист. Но когда я была в Лондоне, Би-би-си передавало «Ундину» Гофмана в цикле ранних романтических опер, и я, конечно, послушала. Даже записала, и эти записи у меня с собой, если кому интересно. У вас есть магнитофон?
Мария взяла кассеты и вставила одну в стереопроигрыватель, ловко спрятанный в шкафу рядом с Круглым столом. Даркур убедился, что у всех налито, и члены Фонда Корниша — в самом ужасном упадке духа со дня основания фонда — приготовились слушать. На всех лицах читалась безнадежность, но у Пауэлла — в меньшей степени. Ему, как человеку театра, было не привыкать к провалам и безднам творческого процесса.
Артура первого встряхнула и оживила музыка.
— Слушайте, слушайте! Он использует голоса в увертюре! Вы когда-нибудь слышали такое?
— Это голоса влюбленного и Духа Воды, взывающих к Ундине, — объяснила Пенни.
— Если он и дальше продолжает на том же уровне, может быть, все обойдется, — сказал Артур.
Он был страстным меломаном, плохим пианистом-любителем и ужасно сожалел, что дядя Фрэнк не оставил ему свою завидную коллекцию музыкальных рукописей. Тогда незавершенная опера оказалась бы в надежных руках самого Артура.
— Да он умелый композитор, — произнесла Мария.
И в самом деле. Сотрудники Фонда Корниша приободрились — в меру своей способности к восприятию музыки. Даркур понимал, что слышит: он и с Фрэнсисом Корнишем когда-то познакомился на почве общей любви к музыке. Пауэлл утверждал, что музыка — одна из стихий, в которых он живет; он хотел расширить свой опыт театрального режиссера постановкой оперы и именно поэтому так уговаривал Фонд Корниша заняться «Артуром Британским». Холлиеру в детстве медведь на ухо наступил, но драматические сюжеты Холлиер любил и понимал, а «Ундина», безусловно, была драматична, — правда, это не мешало ему время от времени клевать носом. К концу первого акта все заметно приободрились и опять потребовали выпивки — но не для того, чтобы утишить боль поражения, а чтобы отметить удачу.
«Ундина» — длинная опера, но Фонд Корниша мужественно дослушал ее до конца. Было уже почти четыре часа утра; они просидели за Круглым столом больше девяти часов. Но, кроме Холлиера, все были бодры и счастливы.
