— Да, кажется, наконец сдвинулась с мертвой точки. По-моему, я вышел на след.
— Отлично. Ты ведь знаешь, мы хотим, чтобы книга получилась. Я шучу на эту тему, но ты понимаешь… Мы тебе доверяем.
— Спасибо. Я продвигаюсь. Кстати, я тут исчезну на неделю или около того. Отправляюсь на охоту.
— Какая охота? Сейчас не сезон.
— Только не на мою дичь. Мой сезон как раз начался.
Даркур допил то, что оставалось у него в стакане, и ушел, напевая:
О невидимом и чаемом,
Чтоб надеяться и ждать,
Чтоб небесной славе Божией
И любви Его сиять…
Но в голосе сквозила ирония.
— Старый аббат — истинный друг, — сказал Артур.
— Я его люблю.
— Платонически, надеюсь.
— Конечно. Как ты можешь сомневаться?
— Если дело касается любви, я готов сомневаться в чем угодно. Я не могу воспринимать тебя как должное.
— Можешь, вообще-то.
— Кстати, ты мне так и не сказала, что мамуся наворожила Симону, пока я был в больнице.
— По сути — только то, что в жизни каждый должен получить свою порцию шишек.
— Я, кажется, уже выбрал свою норму шишек. Шишек и свинок. Но мне уже лучше наконец-то. Сегодня будем спать вместе.
— Ой, Артур, как хорошо! А тебе можно?
— Учение Даркура об оптимизме. Давай попробуем.
И они попробовали.
Комната в квартире на Парк-авеню превосходила великолепием все, что Даркур когда-либо видел. Это была работа гениального декоратора — настолько гениального, что ему удалось превратить комнату скромных размеров в нью-йоркской квартире в залу большого особняка или даже небольшого дворца где-нибудь в Европе. Панели с росписью гризайль, несомненно, происходили из дворца, но их подогнали по размеру так, словно они изначально находились тут. Обстановка была элегантная, но удобная, какой не бывает во дворцах; в комнате хватало современной мебели, на которой можно было спокойно сидеть, не опасаясь, что изнашиваешь ценный антиквариат. Картины на стенах выбирал явно не дизайнер интерьеров — они говорили о цельном, личном вкусе; некоторые были некрасивы, но декоратор повесил их так, чтобы они смотрелись наиболее выгодно. Целые столы были нагружены безделушками — то, что в журналах по дизайну интерьера называют «изящным мусором», — но этот мусор, несомненно, принадлежал владельцам комнаты. На изящном антикварном дамском письменном столике стояли фотографии цвета сепии; они были вставлены в рамки с гербами, явно принадлежащими людям, чьи лица выцветали на фотографиях. Красивый, но не легкомысленный письменный стол указывал на то, что в этой комнате занимаются делами. Горничная в элегантном форменном платье попросила Даркура присесть и сказала, что княгиня сейчас выйдет.
