Матвей наливался обидой и злобой. Обида и злоба каждый день выходили со слезами, но потом опять начинали распирать его изнутри. Мама плакала. Отец хмурил и сдвигал брови. А Матвей всё пытался найти ответ на самый бесполезный вопрос: за что? Почему со мной? Пока однажды мама не пришла без слез и своим обычным жестким голосом не сказала:
– Хватит.
Отец с Матвеем играли в шахматы. Они с недоумением посмотрели на мать.
– Хватит! Я не могу больше на это смотреть! – она говорила спокойно, но очень энергично. – Мы мыслящие люди или кто? Планы должны измениться, но не отмениться! Не отмениться!
«Мы с отцом словно очнулись от забытья…» Уже на первых словах я протрезвела окончательно. Пока Матвей говорил – молчала. Тихо наливала и пила водку. Не закусывала. Не пьянела. Он рассказывал так, чтобы не уходить в детали, не начать дрейфовать по волнам памяти, а следовать намеченному им самим маршруту. Он рассказывал для другого. Не для того, чтобы еще раз встретиться со своим прошлым, еще раз понять, что он победил – преодолел всё и победил всех. Он рассказывал, чтобы прямо сейчас сформулировать для себя что-то, чего он себе не говорил. С момента аварии. Что-то важное.
Сначала было очень трудно. Обидно. Непонятно. Как жить.
Чего-то ждал. От кого-то чего-то ждал. Ведь готовился совсем к другой жизни. Решил начать с малого – прийти на защиту ногами, а не в кресле. Начал бороться с протезами. Если бы не глаза мамы – бросил бы всё, и не один раз. Но она своим сухим молчанием не принимала моей капитуляции. И я пришел на защиту ногами.
Стал смотреть вокруг. Понял, что на хорошую жизнь мне нужно много работать, и открыл свое дело. Потом, когда уже встал на ноги, женился. Я многое пропускаю, потому что мне важно не жизнь свою рассказать, важно, чтобы ты поняла, да и сам я понял. Кое-что.
Встретил. Сначала долго на нее смотрел. Она была очень активная, деятельная. Она не признавала хандры и безделья. Она заражала всех своей энергичностью и оптимизмом. Роман никак не начинался. Не знал, как она воспримет мои ухаживания. Нужно ли ей всё это?
Боялся. Быть обузой. Всегда боялся. И сейчас боюсь. Хотя к тому моменту стал настолько сильным, что мне подвластным стало многое. Почти все. Сыграть в футбол только не мог. И побежать кому-то навстречу тоже не мог. Остальное доступно было все. Но я уже привык бояться быть обузой. А тут она – такая живая, и глаза сверкают, и щурится, когда на меня смотрит.
