В глубине души она понимала, что, если бы он повиновался своим приказам и оставил фрегат в покое, он, вероятно, был бы в безопасности; но это худое загорелое лицо, эти глубоко посаженные глаза, природная гордая осанка — все это также говорило ей, что, независимо от того, как он поступит, ему придется жить с этим дальше; что в то время, как другие будут нахваливать его храбрость, он будет осуждать себя за трусость — просто потому, что однажды испытал чувство страха. Она знала это хотя бы потому, что сама прошла через это: она помнила, как послала лошадь через почти непреодолимое препятствие и успешно преодолела его под восторженные крики всей ее семьи, но потом ускакала прочь, подальше от родных, потому что знала, что дала слабину, потому что в последний миг, за секунду до того, как станет ясно, прыгнет лошадь или забастует, страх парализовал ее. Она дорого заплатила за то, чтобы осознать: если хочешь стать настоящим вожаком, тогда, правишь ли ты королевством или командуешь кораблем, ты должен подчиняться лишь тем требованиям, которые предъявляешь себе сам; все остальные — это для толпы, для тех, у кого нет ни таланта, ни храбрости, чтобы наедине с собой принимать решения.
Судорога в ноге, поставленной на лафет карронады, напомнила Рэймиджу, что время проходит быстро; он должен принять решение в следующие несколько минут, прежде чем бычье упрямство Саутвика и энтузиазм команды повлияют на его выбор. Ситуация предельно проста — стоит лишь отбросить несущественные детали (и не брать в расчет любые мысли о последствиях и приказах, запертых в столе).
Он может оставить донов в покое сразу после того, как установит название корабля, — отметить их местоположение и передать координаты первому британскому военному кораблю, который встретит. Или он может… ну ладно, легче определить сначала, чего он не может сделать. Очевидно, он не может взять фрегат на абордаж, потому что испанцы превосходят его людей численностью по крайней мере в четыре раза. И при этом он не может затопить его орудийным огнем. Таким образом, приготовления Саутвика к буксировке просто смехотворны.
И все же… все же он должен помнить, что пуганая ворона куста боится, что утопающий хватается за соломинку. Из собственного горького опыта он знал, что хуже всего (кроме воды, заливающей судно так быстро, что не успевают откачивать помпы) — это лишиться мачт; без них корабль становится беспомощной игрушкой ветров и течений. Без стабилизирующего эффекта мачт и парусов судно болтается как свинья в навозной жиже, и поскольку испанцы все еще не установили временный рангоут, значит, не могли этого сделать. Они в сотнях миль от самого близкого испанского или французского порта, далеко от проторенных морских путей, так что только чудо может послать им другое испанское судно. А меньше чем в ста милях к югу — африканское побережье, где почти каждый залив служит пристанищем для берберских пиратов, которые перережут им глотки просто ради удовольствия и чьи быстрые галеры с христианскими рабами на веслах часто посещают эту часть моря… Да, испанцы сейчас боятся — боятся дрейфовать по прихоти ветров и течений, боятся что дюжина берберских галер подкрадется к ним в темноте и высадит на борт несколько сотен пиратов. Но пока что они, вероятно, не настолько боятся, чтобы хвататься за соломинку. Надо добавить еще что-то, чтобы превратить их страх в панику…
