Большое место в распорядке дня отводится наказаниям, которым нас подвергают за наши проступки. Обычно наказания выражаются в том, что мы ползаем на животе, бегаем по холмам с мешками песка или стоим на месте, держа винтовку в вытянутых руках. Это утомительно.
Основная задача сержантов — заставить нас как следует испачкать хэбэ, чтобы вечером оставшиеся у нас крохи свободного времени были потрачены на стирку.
Удивляя самих себя, мы делаем кое-какие успехи. Я совершенствуюсь во французском, говорю на нем теперь куда увереннее, и все мы стали прямо-таки оперными певцами. Пению придается чрезвычайно важное значение. Возвращаясь вечером в лагерь с холмов, мы гордо маршируем по улицам Маскары, распевая песни и стараясь петь так громко, чтобы вылетали стекла в окнах домов. Никогда не видел и не слышал ничего подобного большой воинской колонне, марширующей медленным шагом и гармонично поющей песни низкими звучными голосами.
Местные жители стоят и глазеют как загипнотизированные. Так они стояли, вероятно, уже много лет и так же будут стоять в будущем, ибо зрелище легиона на марше никогда не может наскучить, оно непреодолимо захватывает тебя и пригвождает к месту. И когда видишь взволнованные лица толпящихся вокруг зрителей, мурашки так и бегают у тебя по спине и ты понимаешь, что такое чувство законной гордости. Я действительно горжусь тем, что нахожусь в рядах марширующих, потому что в такие моменты на лицах людей оживают тысячи легенд об Иностранном легионе, вся его история. Даже капралы, величаво выступающие рядом с нами павлиньим шагом, преисполняются доброжелательства. Они выпячивают грудь и поглядывают на зрителей, как бы говоря: «Это наша работа, мы их обучали и тренировали». Они купаются в лучах славы.
Но, разумеется, мы еще далеки от совершенства и иногда поем нестройно. В таких случаях ведущий нас сержант дает команду остановиться, будь то даже посреди города, и заставляет нас ползти по улице на животе, а капралы пинают нас при этом и орут, как на бродячих собак. Дух воинской славы сразу испаряется, горожане глядят на это непотребство сначала с недоумением, затем с насмешкой и расходятся, благодаря небеса за то, что находятся не на нашем месте. Вся наша гордость съеживается, как проткнутый булавкой воздушный шарик, и мы видим наш славный легион в его истинном свете. Валяясь лицом в пыли и чуть не утыкаясь носом в ботинки соседа, мы начинаем ненавидеть тупых сержантов. Они все в мире видят в черно-белом свете — либо как законченное совершенство, либо как его отсутствие — и реагируют (возможно, даже не отдавая себе в этом отчета) заученными похвалами или оскорбительными выкриками.
