Иегуда Амихай в переводах А. Гомана | страница 3
Она покрыта гомоном играющих детей.
Есть вещи, что не защитят
Уже тебя. И двери есть – они могилы крепче.
И есть мелодия, похожая на ту, у Мазэди
Возле Каира, обещавшую тогда
То, что молчание «сейчас»
Старается исполнить, только зря.
И место есть, куда вернуться не сумеешь ты.
Его скрывают ветки днём
И освещает лампа среди ночи.
И больше ничего я не могу сказать,
И больше ничего не знаю.
Забыть и улететь. Летать и забывать. И это всё.
Всё прочее – печаль в глазах, картины на пути.
Перевод Адольфа Гомана, 1999
Мы были близки
Из книги « За всем этим кроется большое счастье »
Из цикла « Я не защищён »
Мы были друг другу близки,
Как два номера в лотерее
С разницей маленькой в цифре одной –
Одному, глядишь, повезёт.
Твоё прекрасное лицо и имя на тебе, как печать
На коробке чудесного деликатеса.
Плод и имя его.
Ты всё ещё там, внутри?
В дни, когда каждый день
Будет также сладок, как ночь,
И красив, во времена людей,
Для которых время не важно уже,
Мы узнаем, узнаем…
Перевод Адольфа Гомана, 1999
Умерла Лея Гольдберг
Лея Гольдберг умерла в дождливый день,
Как и писала в своих стихах;
И перенесла свои похороны
Назавтра, на солнечный день,
Как только она могла.
Её печальные глаза – единственные,
Способные состязаться с глазами отца моего
В старинной еврейской игре
Тяжёлых глаз, опускающихся
К ямкам под ними.
(Теперь они оба там.)
Лея умерла после того,
Как литературные приложения
Уже два дня печатались вовсю.
Так она вынудила нас
Написать о ней с неторопливой печалью
Чистыми словами, как только она могла.
(Во время боёв в Негеве её книжку
"Из моего старого дома" я всегда носил в рюкзаке.
Страницы были разорваны и подклеены
Полосками липкой ленты, но я знал наизусть
Все сокрытые в ней слова
И все видимые глазу.)
Она изучила много языков,
Подталкиваемая человеческой печалью:
Говори, пиши и плачь втихомолку.
(В одной из квартир в Иерусалиме жили после неё
Три девушки,
Одну из которых я очень любил.)
Мы принесли ей часть сладости
Нашей жизни, чтобы поместила её
В свои стихи, как повидло в пончики.
А горечи и мучений для этого
Хватало у неё самой,
Не нужно было занимать у других.
(Когда моему сыну было два года,
Он называл её "Гольдберг" –
Не "тётя", не "Лея".)
Профессор внутри неё был готов,
Может быть, жить ещё долгие годы,
Но поэт в ней не желал
Состариться. И победил.
Лея умерла. В этом молчании
Она уже здесь владела многими акциями.
Туда она уходит богатой –
Царица, уходящая в изгнание смерти.
А девушки и юноши продолжат читать
