Дома старуха срезает с медвежьей лапы шерсть и мясо. Медвежье мясо старуха кладет вариться в котел, а с медвежьей шерстью садится к окошку прясть.
Тем временем в лесу, проснувшись, медведь обнаруживает, что у него нет лапы. Удивительная история: когда старик медведю лапу отрубал, тотемический наш зверь даже и не подумал проснуться, но вот проснулся же рано или поздно, обнаружил пропажу лапы и пришел в ярость.
Разгневанный медведь идет в деревню, ищет отрубившего лапу старика и что бы вы думали делает? — становится у окон его дома и поет. Фактически медведь идет к дому старика на митинг и ведет себя как толпа на митинге. Первые его слова так же бессмысленны и невнятны, как невнятно бывает на митингах выражение народного гнева. «Скирлы, скирлы, скирлы, — ноет медведь. — Скирлы, скирлы, скирлы». Я даже затрудняюсь сказать, какой частью речи является слово «скирлы». Что это, междометие? И если это звукоподражательное междометие вроде «гав», «мяу» или «кар», то почему междометие не вынесено в заглавие сказки? Можно ли представить себе сказку про кота, называющуюся «Мяу, мяу»? Нет, мне кажется, в этом «скирлы, скирлы» концентрируется какая-то глубокая, земляная, тотемическая медвежья мысль о попранной справедливости.
Медведь поет:
Скирлы, скирлы,
Скирлы,
На липовой ноге,
На березовой клюке.
Вот что такое, оказывается, «скирлы, скирлы» — это скрин деревянного протеза. Если кто-то хочет разобрать тот бред, который несет медведь, то перевести его слова с митингового языка на человеческий можно было бы так: «Я вынужден ходить на деревянном протезе» Медведь поет:
Скирлы, скирлы, скирлы,
Все по селам спят.
Одна баба не спит.
Мою шерсть прядет.
Мое мясо варит.
Ужас, конечно! Митингующий медведь ужасен. И обладает всеми основными свойствами митингующей русской толпы: он огромный, он грозный, он искалечен, и он не может сформулировать своих требований.
Перепуганные старик и старуха прячутся от медведя, старик — на полке в горшке, старуха — на печи. Но прежде чем спрятаться, старуха открывает люк, ведущий в подпол, и входную дверь в избу. Чтобы заманить медведя, старуха ставит у двери щи, сваренные из медвежьего мяса.
Это ловушка. Взыскующий справедливости медведь не может устоять перед щами, даже, несмотря на то, что они сварены из его собственной лапы. Он входит в избу и ест. А потом непонятно, что ему делать: вести переговоры? Требовать компенсаций больших, чем щи? Мстить? Медведь видит старика, сидящего в горшке на полке, лезет старика с полки достать, срывается, падает в раскрытый погреб, ломает шею, да так и остается лежать в погребе практически неиссякаемым для старика и старухи запасом мяса. Сказка говорит, что старик и старуха «посейчас еще носят мясо из подполья».
