С величайшим изумлением, точно наткнувшись на поразительное открытие, слушал Дымков, ушам не веря, Зинкин голос.
Да и вправду, откуда у такой Зинки, родившейся на свет при собственной машине с дачей, собственной квартире среди большого города, с раннего детства пичканной фигурным катаньем, музыкальной школой, курсами испанского, отличными курортами — деревню видавшую только по телевизору, — откуда у нее взялись эти древние бабьи, жалостные, горестные и утешительные причитания шепотом и нараспев, с какими лет тысячу назад успокаивали горе обиженных детей деревенские старухи.
— Как это ужасно... — невнятно вздыхала между всхлипываний Юля. — Зина!.. Как жалко... как жалко...
Дымков неслышно вернулся в квартиру и тихо прикрыл за собой дверь.
— Что там?.. Что там такое?.. Мне пойти?
Андрей мотался взад-вперед по комнате и кусал ногти, что на него было совсем не похоже.
— Никуда не надо ходить... Выпей лучше водки. Немножко пришибет... Да не бери ты рюмку. Вот я тебе налью полстакана. Только запей чем-нибудь... Ну вот, брат. Ушла. У тебя что? Слабость по кобелячьей линии? Очень уж ты отличался?
— Подумаешь, я один такой, — тоскливо и нехотя, как-то вяло отмахнулся Андрей. — Да и где это написано, что вот столько — это ничего, а дальше уже это плохо?
— Да что тут писать? Вылопаем сейчас эту бутылку и посидим, покурим, и нам ничего. А трахнем четыре, кто тогда знает, что мы изобразим?
— Это совсем другое дело... Бутылка сама к тебе в руки не просится.
— Да, это дело действительно хуже. На тебе пинжак в шотландскую клетку, и из него высовывается интересный профиль. И еще при автомашине. Донжуан и тот пешком ходил, куда ему за тобой! Все при тебе остались, только она одна и ушла.
— Моралист ты, однако! — беззлобно ткнул его Андрей.
— Моралист — это который жулик? Другим говорит, а сам гадит? Вот уж я не моралист. Я как все, ну, стараюсь разбираться, где что. Где, например, трогать лапами не надо. Почему? А я не знаю. Нехорошо... Был у нас на танкере один грузин из Абхазии или, может быть, абхазец из хевсуров, вообще, скорее всего, он турок, но с усами. Глянет на бабу — сразу глаз как у голодной собаки в мясной лавке. Достигнет своего дивного результата — и сейчас, высуня язык, дальше, как проклятый, точно его гонят: давай, давай!.. Он, дурак, небось себе рисовался в виде ужасного победителя женского персонала, а на самом деле он что? Кляча! Как попал в запряжку к злому хозяину смолоду, так тот и гонит его, нахлестывает в два кнута, до последнего издыхания!
