Как тонкие струйки, сквозь щель блиндажа
По глиняной мокрой стене катакомбы
Земля осыпается, глухо шурша
В тиши, после грома взорвавшейся бомбы.
Но, с карт разноцветных песок отряхнув,
Где желто-зеленые стынут просторы,
Он вдруг улыбается, мирно вздохнув,
Удачному слову, клочку разговора.
И вновь над столом тонконогим своим
Наклонится, среброволосый и сивый,
И смотрит на карту земного массива,
Раскрытого в знаках скупых перед ним.
Там желтые степи, и черные зерна
Селений, и синие линии рек —
Весь будущий бой отмечает упорно
И точно на карте седой человек.
Все грозные сдвиги и все измененья,
Приливы, отливы, удар и отпор —
Всё видит в своем напряженном прозренье
Его утомленный и пристальный взор.
Он видит просторы равнины бескрайной,
Движенье колонн молчаливых в ночи
И тропы, где груз свой, громадный и тайный,
Без устали тянут, искрясь, тягачи.
И танки, которые сталью своею
Тревожат молчанье полночных пустынь,
И вросшую в свежие комья траншеи
Пахучую и голубую полынь.
Он слышит шуршанье змеистой дороги,
И взлеты ракет средь глухой тишины,
И молнии залпов ночных, и тревоги,
Спокойствие тяжкой работы войны.
Оно в эту ночь прогоняет дремоту,
Душе открывает по-новому мир.
Спокойно и тихо встает командир,
Окончив своих вычислений работу.
Метнулись связные. Гудит телефон.
И провод зудит, словно нерв воспаленный,
И серые взводы походных колонн
Спешат занимать отведенные склоны.
И зуммер жужжит. И отрывисто так
Звучат донесенья полков и дивизий.
Желтеет фонарик. Рассеялся мрак,
И степь посветлела во мгле рдяно-сизой.
Уже из окопов пришел кашевар,
И первый снаряд прогудел спозаранку,
И стал из багрового черным пожар,
А зуммер жужжит и стрекочет в землянке.
Так яростно небо пылает в огне,
Так с полночью прожитый день перепутан,
Что он не задремлет хотя б на минуту
