Но теннисный корт действительно оставлял желать лучшего; кроме того, он был единственный, и ждать своей очереди приходилось слишком долго. Поэтому ровно в четыре каждый день, наверное в основном для того, чтобы пятнадцатилетние члены нашей разнородной группы не очень сожалели о тех часах, которые могли бы провести под крылом маркиза Барбичинти, появлялся Перотти. Его бычья шея краснела и напрягалась от усилия, с которым он удерживал в руках, затянутых в перчатки, огромный серебряный поднос.
Поднос был полон: бутерброды с анчоусами, с копченой лососиной, с икрой, с паштетом из гусиной печени, с ветчиной; маленькие волованы, наполненные курятиной с бешамелью; крошечные пирожные, конечно, из пользовавшегося заслуженной популярностью магазинчика сладостей, который синьора Бетсабеа, знаменитая синьора Бетсабеа (Да Фано), уже несколько десятилетий содержала на улице Мадзини к огромной радости и удовольствию всего города. И это еще не все. Не успевал добрый Перотти установить поднос на плетеный столик, специально поставленный у бокового входа на корт под полосатым красно-белым зонтом, как появлялась одна из его дочерей, Джина или Дирче, обе примерно тех же лет, что и Миколь, обе служившие в «доме»; Дирче была горничной, а Джина кухаркой (два сына, Титта и Бепи, один лет тридцати, а другой — восемнадцати, ухаживали за парком, и как садовники, и как огородники; нам никогда не удавалось увидеть их вблизи, только издалека, они работали, склонившись низко к земле, быстро поворачивались, когда мы проезжали на велосипедах, и с иронией смотрели на нас голубыми глазами). Одна из дочерей тащила за собой по тропинке, которая вела к большому дому, столик на резиновых колесах, уставленный графинами, кофейниками, стаканами и чашками. А в фарфоровых и латунных кофейниках были чай, кофе, молоко; в украшенных перламутром графинах богемского хрусталя — лимонад, фруктовый сок и скивассер — напиток из равных частей воды и малинового сиропа с ломтиками лимона и виноградинками, который Миколь предпочитала всем остальным и которым особенно гордилась.
Ох уж этот скивассер! В перерывах между играми Миколь брала бутерброд, выбирая всегда ветчину, видимо подчеркивая свое презрение к религиозному конформизму, и одним глотком выпивала стакан своего любимого питья, со смехом предлагая и нам выпить «за упокой Австро-Венгерской империи». Рецепт, рассказала она, был прямо из Австрии, из Офгаштейна, куда они с Альберто ездили в тридцать четвертом на две недели покататься на лыжах. И хотя скивассер, как явствовало из названия, был зимним напитком и должен был подаваться горячим, кипящим, в Австрии были и те, кто продолжал пить его летом в охлажденном виде, со льдом и без ломтика лимона. В этом случае его называли химбеервассен.
